Форвард №17 - [2]

Один из нас по роду работы хорошо был знаком с Валерием. Другой – чаще видел его с трибун стадионов и на экране телевизора. Как и любой болельщик, «трибунный» автор этой книги постоянно терзал автора, вхожего в закрытое для непосвященного хоккейное общество, бесконечными расспросами: а правда, что… а почему он в прошлый раз… неужели его не берут… И так далее. «Хоккейный» автор терпеливо пытался утолить ненасытное болелыцицкое любопытство товарища.

– Послушай, – как-то буркнул он, – ты уже скоро будешь знать хоккейную летопись лучше, чем я. Может, ты и писать начнешь о хоккее?

– Разве что с тобой, – отшутился второй.

Мы тогда меньше всего думали, что снова вернемся к этому разговору, но уже при других обстоятельствах.

…31 августа, в день похорон, мы оба стояли во Дворце тяжелой атлетики ЦСКА, где шла гражданская панихида. Журналист поглядывал на часы. Самолет, на котором он должен был вместе с еще несколькими спортивными комментаторами отправиться в Канаду освещать игры на Кубок Канады, вылетал из Шереметьева через два часа, но он не мог не прийти попрощаться с человеком, с которым был знаком более десяти лет, которого любил, которым восхищался.

Мы стояли среди тысяч опечаленных людей, слушали слова прощания и думали (потом мы выяснили, что оба подумали об этом одновременно), что было бы обидно и несправедливо, если для новых поколений любителей хоккея имя Валерия Харламова стало бы всего-навсего строчкой в летописи этого вида спорта. Конечно, фанатики статистики всегда смогут узнать, сколько результативных передач он сделал тогда-то и тогда-то, сколько забил голов и сколько отсидел на скамье штрафников. Но что скажут газетные отчеты о лукавой улыбке этого невысокого черноволосого человека? В каких статистических выкладках найдут они описание его фантастического дриблинга, о котором Всеволод Бобров говорил: «…Особенно Харламов досаждал защитникам своей потрясающей обводкой. Буквально на «пятачке» он мог обыграть одного или «раскрутить» двух, а то и трех соперников. Валерий играл на очень высоких скоростях, был исключительно крепок физически, но главное все-таки, что его делало мастером хоккея с шайбой номер один своего времени: ему достаточно было крохотного пространства, чтобы обыграть соперника или соперников. Он использовал скорость в начале или в конце обводки, но мог обыграть соперника или, повторяю, соперников, и практически стоя на месте, лишь поводя плечами, перебирая ногами, покачивая корпусом, головой, а порой лишь подмигиванием или улыбкой. Он не только мастер хоккея, но большущий артист игры.

Харламов как дамоклов меч всегда занесен над воротами соперников, всегда готов броситься вперед, чтобы забросить шайбу или создать голевую ситуацию партнерам».

Что могли рассказать им спортивные комментарии в коротких газетных столбцах о доброте и щедрости Харламова? О том, например, как праздновал он свой день рождения на борту самолета, возвращаясь из Северной Америки на Родину после победной суперсерии-76. С каким изумлением смотрели игроки поскупее, когда Валерий перечислял стюардессе, что именно заказывает он для товарищей?

– А может быть… – нерешительно сказал один из нас тогда во Дворце тяжелой атлетики ЦСКА.

– Мы просто должны это сделать, – ответил второй, ибо понял, что хочет сказать его товарищ. – В память о великом игроке, в знак нашей любви и уважения к нему.

Так родилась эта книга. Два человека, думающих поразному, не могут написать одну книгу. Мы воспринимали Харламова одинаково. Поэтому мы решили пользоваться в ней лишь одним местоимением «мы», хотя, может быть, какой-то разговор с хоккеистом или его близким вел один из нас, а какой-то – мы вдвоем.

Эта книга строго документальна. Она построена на множестве бесед с самим Харламовым, его родными, товарищами, коллегами. И если мы где-то и позволили себе домыслить, что именно думал, чувствовал и переживал Валерий в какой-то момент, то домысел этот покоится на нашей твердой уверенности, что он мог или даже должен был думать, чувствовать, переживать в этот момент именно так или почти так.

У Харламова, помимо чисто хоккейного таланта, был талант обаяния, его очень любили. В ЦСКА и сборной СССР никто не берет Харламовский № 17. Он навечно за ним! И нам, когда мы писали эту книгу, не приходилось никого уговаривать поделиться своими воспоминаниями, все делали это охотно. И авторы им благодарны за это.

ВСТРЕТИЛИСЬ БЕГОНЯ И БОРИС…

Бабушка и дедушка Валерия – Наталья Степановна и Сергей Гаврилович Харламовы в начале века жили в Коломне, одном из древнейших городов России, раскинувшемся при впадении Москвы-реки в Оку. В ту пору Коломна соединяла в себе черты небольшого патриархального городка с неторопливыми и деловыми курами на узких улочках и промышленного центра: здесь расположились Коломенские паровозостроительный и судостроительный заводы. На судостроительном Сергей Гаврилович и работал краснодеревщиком.

Наталья Степановна воспитывала детей – трех сыновей: Николая – он прошел всю войну, был ранен, награжден орденами и медалями, Бориса и Валерия, дочерей Ирину и Валентину.