Форточка с видом на одиночество - [22]

Какие славные порой бывают ночи.

СЛЕЗЫ МАРИИ

Вот, помню, однажды ночью сидел я в баре. Бывает, знаете, одна какая-нибудь мало что значащая фраза или слово увязнет в мозгу и крутится там, как заевшая грампластинка. Сидишь, пьешь ром, никого не трогаешь, а на кончике языка вертится настойчивым рефреном, к примеру, странное, непонятно откуда взявшееся польское имя Кшиштов.

Это, как чужой сон, попавший к тебе в постель по ошибке, как неправильно набранный номер телефона.

Носишься со своими проблемами и рефлексиями, как Дуня с трудоднями. Складывается – не складывается. Пишется – не пишется…

Под творческий кризис хорошо идет омлет с овощами и «Chianti», селедочка с водочкой, ром с лимончиком, сгодится и «Бехеровка»…

Тут ко мне подошла красивая, изящная девушка огромного роста. И хотя я сидел на высоченной табуретке у барной стойки, девушка смотрела на меня сверху вниз.

– Скучаете? – спросила она и, не дав ответить, сказала: – Не угостите меня виски с содовой?

Я заказал ей виски с содовой и себе порцию рома.

Я смотрел на ее ноги, облаченные в рваные джинсы, но их гипотенуза превышала поле моего периферийного зрения, и взгляд все время соскальзывал.

Ее ноги напомнили мне газопровод Уренгой – Помары – Ужгород.

Бармен принес нам выпивку. Девушка взяла свой стакан.

– Как говорит моя бабушка, – сказала она, – что куплено, то нажито.

Мы чокнулись.

Она села рядом, так, что мне пришлось неестественно задрать голову, чтобы посмотреть ей в лицо. Я почувствовал себя астрономом.

Заглушая музыку, заныл шейный остеохондроз.

Господи, в человеке столько органов, что никогда не знаешь, что может заболеть.

Сегодня, покупая ортопедический матрас и ортопедическую подушку, я подумал, что для полного комплекта не хватает только ортопедической женщины.

Я опустил голову. На уровне моих глаз была ее грудь, слегка задрапированная просвечивающимся хлопком майки. Девушка достала сигарету. Я еле дотянулся, чтобы дать ей прикурить. Ее лицо казалось неестественно маленьким в сравнении с бюстом. Как бывает на фотографиях, если какая-то часть тела выдвигается на первый план, слишком близко к объективу.

– Как вас зовут? – прокричал я сквозь громкую музыку вверх, как будто обращаясь к богу.

– Мария, – донеслось оттуда.

Как будто мы разыгрывали сцену из романа Свифта.

Мария сообщила, что занимается конным спортом. Я сразу подумал, что на лошадь она должна взбираться без помощи стремени.

Однажды в Теберде я катался на лошади с Юрой Орловым, который появился в моей жизни так же внезапно, как и исчез из нее. Надо сказать, что ни о том, ни о другом я не жалею.

Юра сказал:

– Если лошадь упадет, надо зажать ей нос, и тогда она встанет.

– С какой стати ей падать? – спросил я.

– Ну, мало ли, – сказал Юра.

– А если упаду я, она знает, что делать?

Но Юра не услышал. Он ускакал, и с тех пор я его не видел.

Этому пятнадцатимиллионному городу нет до меня никакого дела. Да что там городу, – всему миру нет до меня никакого дела.

Вот только Мария появилась в моей жизни, за что мы и выпили. Ее грудь смотрела на меня большими карими глазами сквозь легкую паранджу майки с сочувствием и пониманием.

– Давай закажем еще? – предложила Мария.

– А много не будет?

– Как говорит моя бабушка, – сказала она. – Если берешь, бери много – все равно скажут, что взял.

Мы чокнулись и снова выпили.

– Однажды, – сказал я Марии, – когда я поднимался по лестнице в свою квартиру, мне навстречу бросилась огромная серая крыса. Она пробежала рядом, чудом не врезавшись в мой ботинок.

– Бедный мой мальчик, – что-то закапало мне на рубашку и брюки. Это роняла слезы Мария. Ей было искренне жаль меня.

Я давно уже понял: порядочный человек – тот, кто ко мне хорошо относится. Порядочных людей на свете – раз-два и обчелся.

Я хотел обнять ее, но задел рукой стакан, и он грохнулся на пол и разлетелся множеством искрящихся, как слезы Марии, осколков.

– Как говорит моя бабушка, – сказала она весело, вытирая ладонью слезы, – если бы не билось-не ломалось, куда бы все девалось?

Мария помогла мне встать, и мы направились к выходу. Там к нам присоединился Кшиштов, и мы поскакали к чертовой бабушке. Наши лошади не падали, да и мы крепко держались в седлах. И свежий ветер дул нам в лицо.

НИ ФУ – НИ ФА

Я проснулся и тут же пожалел об этом.

Какие-то очень неприятные предчувствия и ощущения еще прятались в мягких складках между сном и реальностью.

На моем внутреннем калькуляторе от частого употребления заели кнопки вычитания и деления.

Я несу убытки. Несу их из одного города в другой, из одного дня в другой. Сам себя ощущаю несчастным. Это хуже всего. Я толком не знаю, чего хочу. Я даже не знаю, чего хотеть. Нет, вру, знаю. Я хочу очень много. Хочу всего и немедленно. Но так не бывает. А так, как бывает, я не хочу. Впрочем, бывает по-разному. Бывает еще хуже. Но лучше об этом не думать. Лучше вообще не думать. Залечь на дно. Ждать попутного ветра. Тогда только и останется – вовремя подставить паруса. Но под лежачий камень вода не течет. Однако и сизифов труд – дело неблагодарное. В общем, ни то ни се. Или как говорят испанцы: ни фу – ни фа.

Таким размышлениям я предавался лежа в постели, глядя в задрапированное утренним туманом окно. Демисезонная погода тоже не радовала. «Все в тумане, – думал я. – Все в тумане».