Форт Рэйвен - [4]

В общем, просыпаясь в этой клинике каждое утро, я начинаю день с того, что пролистываю в памяти то, что уже застыло в ней твердо (примерно, с момента моего попадания сюда). Иногда я сажусь, и кое-что записываю – обычно какие-то новые детали, которые удается припомнить. Странно, но в памяти всплывают некоторые подробности, именно тогда, когда я пишу. То, что было до двенадцатого июля, я не помню совсем – полная тьма. Да, собственно, я и не знал, что объявился здесь именно двенадцатого июля, это потом стало ясно. Дату эту я подсмотрел в истории болезни гораздо позже, кажется, уже осенью, примерно тогда же, как начал осознавать окружающую обстановку. К слову, когда я начал ориентироваться в пространстве и времени, одним из первых открытий стало то, что у меня на руке часы. Я довольно скоро вспомнил, что это такое и как с этим прибором обращаться. Тогда же я отметил, что дата на них почему-то отличается на два года, два месяца и два дня от той, что была мне названа во время первой беседы с доктором. Странно, да? Но, мне хватило ума промолчать по этому поводу, когда доктор задавал стандартный вопрос: «Какое сегодня число?»

Я подкорректировал в часах лишь дату, а год зачем-то оставил прежним. Зачем? Не спрашивайте! Я и сам не знаю… Наверное, просто не хочется думать, что я стал старше, не прожив, а перескочив целых два года. Скорее всего, поэтому. Хотя, я думаю, что это не я перескочил через два года, а с часами что-то случилось, пока я был без памяти.

Мне рассказали, что я на удивление быстро заговорил! Да-да! Так все утверждают, даже какой-то крупный профессор, который приезжал на меня поглазеть.

Да, что там – заговорил! Я и писать уже начал спустя всего месяца три. Я помню во всех подробностях каждый день своего унылого пребывания здесь, но, тем не менее, я – хоть убей – ничего не помню из того, что было до этого! То есть – вообще ничего! А еще я понятия не имею, почему попал именно в эту клинику, и кто платит за мое пребывание здесь? Впрочем, доктор сказал, что я не должен об этом беспокоиться.

Интересно! Почему это – не должен? А вдруг они мне выкатят потом счет, который мне за всю жизнь не оплатить? Хотя, это – вряд ли. Зачем такие сложности? По всему видно, что пациентов здесь и без меня хватает, и уж куда более состоятельных. Нет, тут дело явно в чем-то другом. Возможно, я – какой-то уникальный случай для науки? Да, вполне возможно. По этому поводу, доктор тоже советует не беспокоиться. Он также не любит говорить о том, когда я смогу покинуть клинику? Я не то, чтобы очень хочу отсюда уйти – я понимаю, что пока еще не готов – но когда-то это ведь должно произойти? Вот я и размышляю и об этом иногда.

Но, это все ерунда, мелочи. Начал я вести этот дневник не поэтому. Просто есть вещи, о которых я не могу рассказать никому, даже доктору, которого безмерно уважаю, а потому и пишу только здесь. Зачем вообще пишу? Не знаю… Вдруг со мной что-то случится, и тогда, быть может, эти записи кому-то что-то прояснят. Не знаю, короче. Быть может, просто хочется занять чем-то таким голову и руки. Но то, о чем я собираюсь писать – очень необычно. Это нечто такое… о чем, говоря по чести, даже и писать страшновато… Страшно, главным образом, потому что странно. Хотя, это не просто «странно». Это – странно до ужаса. Однако со «страшным» люди живут постоянно, лишь учитывая потенциальную возможность прихода подобного фактора в жизнь, но вот «странного» они боятся до дрожи, до смерти, и всячески от него отстраняются, поскольку на то оно и «странное», что непонятно, что с ним делать, и как, и надо ли? И потому, когда оно – «странное» – встречается, люди готовы кричать от ужаса, биться в истерике, но чаще – они пытаются уничтожить это «непонятное», и с гораздо более легким сердцем, нежели какого-то бандита или диктатора, приносящего действительно страшные беды. Странного во мне не много, но оно есть, и его, в общем, достаточно, чтобы, как минимум, кто-то испугался и стал бы сторониться меня.

Впервые я это заметил спустя месяца два, как сюда прибыл. К слову нашли меня вроде бы в каком-то парке. Я был без сознания, и как говорит история болезни – в состоянии сильного истощения и обезвоживания. На мне была какая-то странная одежда, похожая на униформу, и при этом – никаких документов. Это, собственно, все, что мне известно о моем появлении здесь.

***

Несколько дней назад я проснулся очень рано: было темно, за окном тихо падал снег, и вообще было как-то необычайно тихо. По стенам бегали тени от ветвей деревьев за окном. Их подсвечивал фонарь на улице, и они, качаясь на ветру, создавали нечто вроде битвы теней в каком-то китайском театре.

Когда я открыл глаза, то вдруг осознал, что думаю на каком-то другом языке, совсем не на том, на котором мы общаемся с доктором и персоналом. Точнее, мне снился сон на этом языке, но я его отлично понимал. Когда я окончательно проснулся, то понял, что язык, который я слышал во сне, никуда не улетучился, как это чаще и бывает, но он и теперь словно бы роился мотыльками отдельных слов в моей голове. Я попытался шепотом сказать на нем несколько фраз, и понял, что это вовсе не галлюцинация! Язык был – явно настоящий. Проблема только в том, что я мог на нем говорить, но, увы – не мог, да и теперь не могу, писать! Может, со временем, не знаю, но пока, было бы лучше не записывать мои мысли на бумаге, которые любой может прочесть, а наговаривать их на диктофон, используя этот самый язык. Его никто здесь не понимает. Я как-то попытался поговорить с некоторыми пациентами, но – бесполезно: хлопают глазами, думают, что у меня крыша окончательно поехала.