Форпост - [7]

Виктор не знал, из-за чего разгорелся сыр-бор, кто первым кого оскорбил, помнит только, как деревянный пол комнаты вдруг закачался, словно палуба корабля во время шторма, а стены неестественно запрыгали в диком танце. Он закрыл глаза и провалился в темноту. Проснулся уже под утро в чужой комнате с тяжелой головой, которую словно обухом оглушила страшная новость: прапорщик Хомич застрелил Сашку Морозова. Лишь слегка протрезвев, узнал подробности. Оказывается, после обмывания наград некоторые участники вечеринки решили продлить праздник в женском обществе. Морозов заглянул к своей симпатичной пассии машинистке со штаба Тане, раньше принимавшей ухаживания прапорщика Хомича. Последний, оскорбленный в своих чувствах и тем, что его уже не пускают дальше порога, обозвал Таню последней блядью. Честолюбивый Морозов потребовал извинений и получил… удар в лицо. Они люто, как два волкодава за право обладать самкой, сцепились в пьяном угаре, отрезав все пути к отступлению-примирению. Неизвестно, кому первому в нетрезвую голову пришла дикая мысль: стреляться на дуэли…

Почему Таня не забила тревогу, не подняла всех на ноги — это и сегодня загадка для Колесникова. Испугалась? Не поверила в серьезность намерений двух солидных мужиков в погонах? Или и впрямь предпочла, чтобы более сильного и достойного ее определил роковой выстрел?

Секундантом, а потом и главным свидетелем на судебном процессе, едва не перешедшим в ранг соучастника преступления, был начальник продсклада прапорщик Курдюков. Про него говорили всякое: и что к бабам, как пчела к меду, приставуч, и что казенной тушенкой нагло приторговывает — на базаре в дукане у Ахмета чуть ли не консервный филиал открыл. В пример и дивизионного кадровика молва приводила. Дескать, прикормил Курдюк его, как карпа зеркального, а тот в долгу не остался, наградной лист на медаль «За отвагу» прапору состряпал. А в чем она его, начальника продсклада, отвага, если за пределы военного городка прапорщик ни разу не выезжал? А вот, поди ж ты, в секунданты записался! Говорит, бес попутал. Только ни одному его слову нельзя верить. Сашка Морозов случайно застал как-то Курдюка на горячем, когда он сбывал на сторону партию продуктов. Вымолил, гад, тогда офицерское молчание, а в другой раз уже Сашка не сдержался, пропесочил коммуниста Курдюкова как нечистого на руку по полной программе. Его тогда едва не сняли с должности, но в последний момент пожалели, дали шанс исправиться. Как в той присказке получилось: пожурили лису и снова к курятнику приставили.

Так что старшего лейтенанта Морозова прапорщик Курдюков откровенно побаивался. Может, поэтому и обрадовался выпавшей возможности свести с ним счеты? Хотя смертельный выстрел, как установило следствие, сделал не он, а Хомич, все же никто точно не знает, кроме их троих, как все там, в непроглядной тьме, было на самом деле. И не помог ли каким-то образом «секундант» своему недоброжелателю подставиться под пулю, и было ли соблюдено главное условие: стрелять на голос в темноте с 50 метров одновременно и только раз.

На плацу, где еще вчера командир торжественно вручил старшему лейтенанту Морозову орден Красной Звезды, стоял гроб с его телом. Полк прощался с мужественным офицером, погибшим не в бою, но на войне. В нелепость, абсурдность этой формулировки, как и в произошедшую трагедию, до приступа слез никому не хотелось верить.

Хомича разжаловали в рядовые и дали 8 лет усиленного режима. Отсидит и станет жить. А Сашки Морозова уже никогда не будет. Такое вот горькое похмелье. С тех пор Колесникову и не лезет в глотку водка.

То ЧП получилось громким. Коршунами слетелись следователи и дознаватели Военной прокуратуры, проверяющие комиссии из штаба армии и округа, но особенно неприятно было видеть, как лучший, самый боеспособный батальон полка топили, смешивали с грязью свои же, офицеры политотдела дивизии. Особенно усердствовал, показывая всем свою безграничную принципиальность, месяц назад прибывший выпускник Военно-политической академии замначпо майор Станислав Бодаковский. Низкого роста, тучный, сразу получивший прозвище «Колобок», он «прикатился» одним из первых в батальон и устроил всем форменный допрос в стиле 1937 года. Физическое насилие заменили словесные пытки, которые были не менее изощренные. Обходительный и корректный в общении со старшими по должности комбат и тот не выдержал чрезмерного прессинга и вспылил, чем довел майора Бодаковского до истерики. Брызжа слюной, он, долго не думая, пригрозил Жукову парткомиссией, как будто это какой-то карательный орган. Было бы у замначпо власти побольше, немедленно отстранил бы комбата от должности, понизил бы в воинском звании и не столько за ЧП, сколько за то, что тот посмел перечить ему, политическому руководителю соединения. А ведь партия требует по-новому, гласно и принципиально искоренять недостатки и негативные явления, мешающие перестройке. А такие вот комбаты, у которых офицеры и прапорщики от пьяной одури стреляются, — ее тормоз. Бодаковский считал себя ни много ни мало представителем ЦК в соединении, наделенным правом контроля, и в соответствии с этой самоустановкой и вел себя нагло, по-барски. Свое партийное расследование майор Бодаковский начал с того, что стал по очереди вызывать в отдельную комнату офицеров и в обстановке тет-а-тет беседовать. Причем с каждым по-разному. С Колесниковым, узнав о том, что он банально проспал кульминацию ночного происшествия и пользуется в батальоне авторитетом, замначпо был более учтив и вежлив. Но тут же и раскрыл свою подленькую сущность, когда вкрадчивым голоском предложил не стесняться, начистоту выкладывать то, что скрыто от глаз проверяющих. Дескать, избавление от скверны всегда очищает душу, а правда, какой бы горькой ни была, всегда лучше красивой лжи.