Формы и содержание мышления - [10]

Точно так же было заметно, что есть какое-то общее объективное содержание в самых различных частных случаях мышления, выражаемое исследователем в определенных общих «онтологических» понятиях («субстанции», «основания», «причины» и т. п.). В метафизике старого толка это получало и своеобразное философское освещение.

Но если активность познания и обобщенность его содержания эмпирически были доступны общему сознанию того времени, то связь этих обстоятельств между собой и с внешними свойствами знания (отражения) в едином механизме, взятом как объект гносеологии, логики, до немецкого классического идеализма никак не выделялась: В XVII–XVIII вв. эти факты не ставились в связь с гносеологическим осмыслением мышления.

Пожалуй, особенно ярко это видно в учениях о методе, исторически развивавшихся отдельно от теории познания, в отрыве от нее. Разработка проблем метода познания начинается уже с самого возникновения науки нового времени, выработка метода новой науки — одна из первоочередных задач философии Бэкона и Декарта, Спинозы и Лейбница. При описании методологических процедур здесь определенным образом ухватывались как активность исследователя-ученого, так и общие черты предметов науки, общие формы изучаемых ею связей. Например, декартовы правила метода, описывающие процедуру «сведения к простому» и последующего «восхождения от простого к сложному», идут целиком в этом направлении. Другим примером могут служить размышления Галилея о «композитивном методе», не говоря уже об индуктивном учении Бэкона, где онтологическое понятие «формы» (или «природы», «закона») вводилось вместе с характеристикой мысленных правил установления в предметах закономерной причинной связи. Но все дело в том, что в учениях о методе этого времени изучали и фиксировали не структуру или строение мысли и знания, а поведение индивидуального исследователя. У Декарта и Бэкона речь идет еще о наборе эмпирических правил и рекомендаций для поведения ученого, понятие формы познания (строения мысли) к описываемому ими процессу реальной активности научного исследования не применяется. Проблемы логики научного исследования и активности субъекта развиваются здесь вне связи с проблемой отражения и ничего еще не меняют в ее осмыслении. У Бэкона и Декарта учение о методе и трактовка мышления в его общем отношении к действительности — это разнопорядковые и разноплановые вещи. Само собой разумеющуюся для них активность исследователя они еще не умели учесть при рассмотрении мышления и выработать соответствующие понятия о мышлении как о деятельности, т. е. осмыслить факты исследовательской активности и применения общих категорий — «формы», «простого — сложного» и т. д. в плане понимания мышления как отражения. В знании, которое они описывали, пользуясь средствами наличной теории познания, еще не умели увидеть того, что было им известно из практики науки того времени.

Если учения о методе строились чисто эмпирически, безотносительно к вопросу о логическом строении процесса образования, то и теории познания строились без учета обнаруженных в методологии науки фактов. Хотя предшествующая Гегелю гносеология и ставила вопрос о происхождении знания из отношения к предмету, то она (особенно в сенсуалистической ее форме) уделяла основное внимание происхождению материала знаний из чувств и не рассматривала сам процесс логического познания в его дальнейшем и более сложном отношении к чувственности; здесь достаточно было сведения его элементарного исходного материала к чувственному источнику, от остального абстрагировались. Анализировалась не наука, не ее мысленное строение как определенной общественно-исторической формы человеческой деятельности, а действия и способности человека, занятого наукой, но рассматриваемого просто в качестве индивида (любого индивида). Предпосылкой гносеологии оказывалось поэтому метафизическое учение о душе, к свойствам которой должны были сводиться все проявления и образования духовной жизни.

В такой теории познания, разделившейся в итоге на рационалистическое и эмпирико-сенсуалистическое направления, проблема нового знания, способов его получения приобрела вследствие этого следующий вид.

Локк и Лейбниц с разных сторон (и приходя к разным выводам) описали определенные внешние свойства и отношения процесса познания, как он выступает на поверхности в виде связи знаний, особого образования мысленных образов (у Декарта и Лейбница это «отношение идей», установление которого опирается на некоторые врожденные общие истины, у Локка — «ассоциация идей», основывающаяся на чувственных образах). За этими непосредственно созерцаемыми связями знаний[15] скрываются определенные внутренние связи этих знаний с активной деятельностью исследующей мысли, зависимость их получения от обобщенного предметного содержания, выражаемого в категориях и конструкциях науки, общественный характер науки как формы интеллектуального труда и т. п. Они-то как раз и не выделяются. Беря в качестве исходного пункта рассмотрения какую-либо сложную форму знания (обозначим ее как связь знаний А — В), философы расчленяли ее на составляющие ее «отдельные идеи» А и В и главную свою задачу видели в том, чтобы объяснить связь между этими идеями и указать основания «усмотрения» этой связи субъектом. Это «усмотрение» они и называли познанием. Исходя из имеющихся понятий о мышлении они пытались решить проблему, беря А и В как данные и спрашивая, откуда берется их связь как новое знание, обладающее свойствами научности. Но дело в том, что знание А в связи с В есть результат определенной логической переработки целого ряда знаний α, β, γ… точно так же, как знание В в связи с А есть результат переработки ряда знаний х, у, z..; следовательно, связь знаний А — В есть лишь продукт и иное выражение связи знаний «х, у, z… — α, β, γ..», перерабатываемых и связываемых посредством активной деятельности абстракций и предполагающих к тому же содержательные предметные обобщения, онтологическое расчленение объекта. Но последнее — внутренняя, скрытая связь, ее вместе с произведенными абстракциями, объективированными и обобществленными условиями умственного труда и т. д. нужно еще выделить, а это исключительно трудно, и логических понятий для нее у Локка и Лейбница не оказалось. Но в то же время, если ее не выделить и не зафиксировать особо, возникновение связи А — В так и остается в тумане.