Формула всего - [109]

Ресторанная зала обдала его массой аппетитных запахов. Драго отсутствовал, зато Антощ был на месте. Напротив него сидел грузный мужик, лет под сорок, с рыжей шевелюрой – такой густой, что не вспашешь плугом. Мясистое лицо обрамляли бакенбарды, а рот – козырьком – накрывали усы. Тарелкин шапочно знал его, но имени не помнил. Это был отставной брандмейстер пожарной команды, записной балагур и дежурный анекдотчик. Он и сейчас добродушно болтал, но когда подошел Александр Александрович, его история была на исходе.

– И какие уж тут вечные ценности? – заключил брандмейстер.

– Золото не ржавеет, – опроверг салахор.

Господин Тарелкин, не решаясь присесть, встал рядом с их столиком. Брандмейстер подвинул к нему стакан. Александр Александрович побледнел:

– Спасибо, я не хочу.

Брандмейстер не понял. Тепло и настойчиво улыбаясь, он подвинул к Александру Александровичу зеленое яблоко:

– Попали в нашу стаю – войте по-волчьи.

– Спасибо, я не пью. Извините.

– Не брезгуйте.

Тарелкин беспомощно посмотрел на Выдру, но тот произнес:

– Ты хоть помнишь, что вчера натворил?

– Это не я! – воскликнул Тарелкин.

– А кто?

– Водка!

– Дупло! – Антощ заржал, и Тарелкин совсем пал духом.

Брандмейстер посчитал своим долгом вернуть его в бодрый вид и покровительственно положил на плечо Тарелкину свою лапу. Александр Александрович вздрогнул, как птенчик.

– Это все мура, – изрек брандмейстер. – Мало ли во что с пьяных глаз не вступишь!

За спиной у Антоща вырос Драго, который, подобно Тарелкину, весь день провел в странном одиночестве – не мучительном, не унылом, но совсем не спокойном. Он проснулся рано и долго лежал, не чувствуя смысла вставать – «Зачем?». Несколько солнечных славных часов, заглянув в окошко, прошло мимо него – цыган не жалел, и в общем загадка была не в том, почему он лежал, а в том, для чего он все-таки встал, и зачем улыбнулся, и почему Марину от его улыбки охватила тревога.

– Давай сюда, – брандмейстер подвинулся вместе со стулом и повторил специально для Тарелкина: – Пьянство – чушь! Главное, чтобы человек был хороший.

– А хороший – это тот, кто с тобою выпьет? – Драго поставил одну бровь над другой.

– Зря ты так говоришь, цыган. Извини – забыл, как тебя зовут.

– Ну и ладно.

– А меня как звать, помнишь?

– Григорий.

– Молодец! За память! – брандмейстер поднял тост.

Все поддержали, включая Тарелкина. Вскоре тот заметил в правом углу залы инженера, с которым они когда-то учились. «Прескучный тип», – не раз отзывался о нем Тарелкин, но в данный момент компанию этому «прескучному типу» составляли две весьма миловидные барышни – с веерами и в лентах. Тарелкин тут же захотел быть им немедленно представлен и оставил цыган. Освободившийся стул спустя минуту заняла Марина.

– Даже не извинился, – сказала она про брата.

– Слов не нашел, – объяснил брандмейстер, но Марина вопросительно взглянула на Драго.

– Взрослые люди не извиняются, – произнес цыган.

Марине стало легче:

– Ну и пускай. Лишь бы он понял.

– Он поймет. Обязательно. Разбей меня солнце!

А между тем Александр Александрович в новом обществе воспрял духом. Эти люди ничего не знали о его вчерашних проделках, барышни заразительно хихикали, и вкупе с красным вином все это подействовало на Тарелкина укрепляюще. Девушки слушали его, раскрыв губки и хлопая ресничками, а одна изумленно всплеснула руками:

– И как вы не боитесь водить с ними дружбу! Как, вы сказали, его зовут?

– Алеша. А фамилий у них не бывает, чтобы, так сказать, не облегчать работу государственному сыску, хе-хе, – Александр Александрович хоть и называл себя «борцом за правду», тем не менее всегда был морально готов нанести ей серьезный урон или даже пожертвовать, если ложь, а точнее плоды его безудержной фантазии, были более эффектны.

– И я вам скажу! – не унимался Тарелкин. – Он цыган непростой. Он смертью укушенный!

– Это как?

– Не знаю, но сразу видно. У такого человека, если ты его встретишь, заблудившись на улице, никогда не спросишь: «Как пройти туда-то?», «Где улица такая-то?». Лучше будешь блуждать, да еще и Богу спасибо скажешь, что он прошел мимо, а тебя не задел. Хотя он добрый. Он правда добрый. Но способен на все. Ему жизнь осточертела. Как я его понимаю!

– Боже! Александр! Это жутко интересно. А вы не знаете – цыганки на картах правду гадают или это только наглый обман?

– О! Лучше не спрашивайте! – произнес Тарелкин с таинственным видом. Он понизил голос: – Это вам не сольфеджио. Тут – секреты. Цыганские секреты! Если я их выдам, меня – тю-тю?

– Как «тю-тю»?

– Натурально. Пырнут! Или тот, или тот.

– Про нас брешет, – сказал Антощ Драго.

Тот отмахнулся:

– Ты лучше…

– Понял. «Коней»?

– Да.

– Второй день идет.

– И чего?!

– Ты вроде торопился?

Драго провел ладонью по лбу – снизу вверх, приподняв вихры. Антощ понял, что зря спросил, и постарался это исправить:

– Морэ, я без издевки. Просто хочется знать – едем или не едем?

– Куда? К кому? Мариночка, будь так ласкова, принеси еще.

Та с осуждением покачала головой, но насчет водки распорядилась.

– Ну поехали, – стронул Выдра. – Зло забрало – песня душевней.

«Кони» бежали в сто первый раз. Гульба продолжалась. Уже долетали возгласы Тарелкина «падший ангел» и «я ль не рыцарь». У Марины на душе скребли кошки. Как ее достали мужские сумасбродства! «Ничего ведь не думают, даже о себе. Нам, бабам, поручают о них думать, а нам это надо? Нет. Только жалко, что пропадут… А какие глаза у него, мамочка моя».