Формула счастья - [6]

— Расскажите, милая девушка, немного о себе. Где работаете, учитесь, где вы познакомились с Павлом? — удостоверившись, что гостья уже в состоянии отвлечься от еды, начала беседу хозяйка.

— Познакомились мы с Пашей недавно. — Она решила, что будет говорить правду, ничего не приукрашивая. — Сейчас у меня временная работа, а до этого я училась на филологическом, три курса закончила, но сейчас взяла академический отпуск. Я долго болела…

— Сейчас проверим, насколько это правда, — переходя на французский, сказала Майя Станиславовна. И уже по-русски, обращаясь к Свете, спросила: — Как вы относитесь к философским воззрениям Вольтера?

Светлана прекрасно поняла сказанную по-французски фразу: ее мать в совершенстве владела французским и дома с дочерью говорила на двух языках, читала ей сказки Перро, а позднее и романы Гюго и Бальзака. Вольтера Светлана прочла позднее, в классе десятом, когда готовилась поступать в университет. Она хотела ответить на вопрос хозяйки по-французски, пояснив ей свое отношение к противоречивости взглядов Вольтера, но резкий голос Павла помешал ей:

— Мам, мы не на экзамене, к тому же я хотел бы попробовать паштет.

— Pate de foie gras, — величественно произнесла хозяйка и придвинула изящную серебряную паштетницу.

— Паштет из гусиной печенки — это деликатес, обожаемый французами, — уточнил Павел. — Ему было неловко за мать, которая, чтобы подчеркнуть свою образованность, любила пересыпать свою речь французскими выражениями.

— Какая замечательная вещица! — искренне восхитилась паштетницей Светлана, про себя отметив тактичность Павла; взяла свою вилку и положила немного паштета на край тарелки, но тут же поняла, что допустила оплошность, когда Павел стал ножом намазывать паштет на маленький кусочек подсушенного хлеба.

— А кем работают ваши родители? — спросила Майя Станиславовна, и явное неодобрение читалось в ее взгляде.

— Моя мама была балериной, — робко ответила Светлана.

— И какие партии она исполняла, в каком театре?

— Мама рано осталась сиротой, воспитывалась в интернате, поэтому у нее было слабое здоровье и на сцене она не выступала, — как бы извиняясь, начала рассказывать Светлана. — После окончания училища преподавала в самодеятельном кружке. Как-то в клубе познакомилась с папой, он был иллюзионистом. Потом она работала его ассистенткой, пока не родилась я…

— Madam, — обращаясь к матери, перебил Свету Павел — ему осточертел весь этот невольный экзамен и поскорее захотелось высвободиться из сковывающего условностями визита, — можно десерт? А потом мы пойдем, нам еще нужно заскочить к друзьям. Давай я тебе помогу принести чай, — и, не дожидаясь ответа, встал из-за стола.

Майя Станиславовна, недовольно поджав губы, тоже поднялась:

— Что ж, пойдем на кухню.

Когда они вышли, Света откинулась на спинку стула и невольно перевела дух. Оглянувшись на дверь и удостоверившись, что за ней никто не наблюдает, она положила себе на тарелку салат и, почти не чувствуя вкуса, торопливо съела. Сардины! Когда жива была мама, она часто подавала к вареному картофелю такие же. Ой! В спешке она опрокинула блюдце, и тягучее, жирное масло полилось на скатерть. В ужасе она смотрела, как масло растекается по белоснежному полю скатерти, образуя огромную темную лужу. Что делать? Чтобы скрыть следы своего преступления, Светлана переставила супницу и прикрыла пятно. Как раз вовремя — Павел вошел в комнату, держа перед собой поднос с печеньем, тремя темно-синими с золотом чайными парами и хрустальной сахарницей. Майя Станиславовна шла рядом, бережно неся вазочку с конфетами.

— Светлана, помогите, пожалуйста, собрать тарелки. Будем пить чай.

Девушка не могла сдвинуться с места: сейчас обнаружатся следы ее преступления.

— Можно мне в туалет? — вдруг спросила Светлана.

Она по-детски боялась гнева хозяйки и в отчаянии готова была провалиться сквозь землю, чтобы избежать неловкого положения.

— Пожалуйста, прямо и направо, — объяснила Майя Станиславовна. — Mon Dieu! — подняв супницу воскликнула она. — Посади свинью за стол…

— Извините, я нечаянно, я не хотела, — залепетала в свое оправдание Светлана.

— Да знаешь, сколько этой скатерти лет?!

— Сорок…

— Да, не меньше — и никто за все сорок лет так по-свински не гадил!

— Но я не хотела…

— Imbecile! — переходя на французский и не скрывая своего презрения, воскликнула хозяйка. И, обращаясь к сыну, продолжала, явно не рассчитывая, что гостья хоть слово понимает из ее гневной тирады: — Только не говори, что знаешь ее давно. Скорее всего, подобрал только что на улице, чтобы досадить мне. Посмотри на нее: уродина, никаких манер, одета хуже бродяжки. Мать — балерина! — так я и поверила. Грязная поломойка, наверное, ее мать, а отец клошар какой-нибудь.

Светлана, обмерев, стояла рядом с разъяренной женщиной; девушка готова была снести любые оскорбления, но упоминание о матери обидело до глубины души, и горячая волна гнева захлестнула ее.

— Разве я виновата, что не ваших родителей, а родителей моей мамы репрессировали и моя мать вынуждена была жить в интернате, постоянно недоедая. В детстве она переболела туберкулезом и поэтому рано умерла, — со слезами в голосе ответила Света. — Знакомо ли вам чувство голода и стыда за то, что носите одно и то же платье несколько лет подряд? Вряд ли! Иначе не презирали бы меня за это. А знаете ли, что такое жить рядом с алкоголиком, терпеть унижения каждый день, пытаться найти выход из тупика и опять натыкаться на каменную стену безысходности?!