Формула истории - [13]

Западное хозяйство - это многоступенчатая пирамида, на вершине которого находится то самое "общество потребления", с которым нас сравнивали советские элиты, забывая при этом о нижних ступенях пирамиды, на которых живут миллиарды людей капиталистической периферии, Третьего мира. Эти ступени в западном "разделении труда и потребления" играли и играют роль дешевой ресурсной базы, максимально эксплуатируемой рабочей силы. Это нижние уровни, на которые сбрасывается большая часть издержек западного общества потребления.  

Значительная часть претензий советских элит к родному государству находилась за пределами рационального и могла быть рассмотрена только в рамках социальной психиатрии. «А почему это у нас холоднее, бледнее, кислее, почему небо пасмурное, а у них голубое? Почему у меня нет длинноногой девушки, такой, как в Плейбое, и почему я вынужден рассматривать сисястых красоток в импортных журналах украдкой? Почему у нас всё спокойно и скучно, а у них весело и даже в детских мультиках все постоянно дерутся друг с другом? Почему у них товары в пестрой пластиковой упаковке, а у нас в серой бумаге?» (Хотя, на самом деле, бумага экологичнее и безвреднее для здоровья, чем пластик.)

В каком-то смысле даже высота общественной морали в советском обществе сыграла против него, низменные инстинкты подавлять опасно.

Можно сказать, что недееспособность советских элит началась с международной арены. В 1970-е Запад, ослабленный вьетнамским поражением, арабским нефтяным эмбарго и занятый переходом к Постиндустриалу, успешно убаюкал советскую верхушку разговором о "разрядке международной напряженности". Тут и Сахаров-Боннер подоспел со сказками о конвергенции двух систем. И наши миротворцы конкретно бросились на выручку, отказавшись от поддержки левых радикалов и национально-освободительных движений на большей части  постколониального пространства, являвшегося сырьевым подбрюшьем Запада. Да и сами выступили в роли сырьевого придатка, открыв Западу кран с дешевой нефтью. Западные партнеры улыбнулись, но взаимностью не ответили. Уровень диверсионной активности против советского лагеря только вырос; Ангола, Мозамбик, Никарагуа рвались на западных минах; полз вооруженный американским "Стингером" бородатый моджахед с пакистанской базы и зарплатой из саудовской кассы, летел южнокорейский боинг с американской разведывательной начинкой на наш Дальний Восток, чтобы по своему уничтожению дать начало западной пропагандистской истерии; ЦРУ и Ватикан с помощью польского ксендза нашептывали польскому рабочему, что русский - исконный враг. На приток советских энергоресурсов, западные диверсионные штабы ответили теперь трубным эмбарго, обрушением цен на нефть и взрывами газопроводов. Адекватного ответа с нашей стороны не было и не могло уже быть. Советские элиты уже хотели себя капитализировать - с помощью западных партнеров...  

Если в одном месте убудет, то в другом прибудет. Интеллектуальные силы, утекающие из сферы управления, притекали в сфере подрывной деятельности против собственной страны. Советские элиты, имеющие максимальный доступ к традиционно мощной государственной машине (к ее экономическим, полицейским, медийным инструментам), поставили своей целью развал этого самой машины, обеспечение личного блага не за счет функционирования государства, а за счет его нестабильности.

Наш управляющий класс дал себя соблазнить западным растлителям, а затем в порядке компенсации многократно изнасиловал вверенную ему страну – кстати, на процессах по делам о насилиях адвокаты нередко делают упор на то, что обвиняемый и сам в детстве натерпелся от насильников.

С медицинской точки зрения, болезнь советского общества напоминала социальный СПИД. Иммунитет общественного организма боролся против чего хочешь, но только не против инфекции, которая разрушала этот самый общественный организм и сам иммунитет.

Постиндустриал сломал Россию гораздо раньше, чем она завершила индустриальную фазу развития – на которую было отведено каких-то шестьдесят лет (за вычетом войны и послевоенного восстановления – вообще пятьдесят).

Столь ранние сроки и необыкновенная скорость постиндустриального передела Россия были определены нашей «совестью нации» – гуманитарной интеллигенцией. Не просвещением народа, не национальной памятью и повышением качества образования занималась она, а засорением культурного поля информационными вирусами.

Были применены практически все вирусные конструкты, накопившиеся за четыреста пятьдесят лет русофобии, от тех, что еще выдумывали ясновельможные паны в занюханных местечках до самых новомодных: «русские несут коллективную ответственность за коммунистические преступления» и «русский коммунизм равняется фашизму».

Вирусы шли потоком по всеохватным информационным каналам советского телевидения и союзпечати, вливаясь в уши, глаза, в лобные, височные и затылочные доли мозга.

Убивалась память о всем значимом в русской истории, о том, что могло дать психологическую защиту от унижения, что могло восстановить гомеостаз «системы Русь». Разрушалось прошлое, чтобы не было будущего. Извращалось или замалчивалось всё, что составляло сущность русской истории: многовековая борьба за выживание против холода, голода, против степных орд и западных бронированных хищников. Стирались победы (сражение при Молоди 1572 просто испарилось, а битва за Москву 1941 превратилась в «закидывания трупами» культурно воюющего противника) и нивелировались страдания, которые несли нам «свободные европейцы» и не менее «свободные азиаты», начиная с погромов Батыя и Дивлет Гирея и кончая фашистскими шталагами.