Формула алхимика - [4]

— А на том свете вспомнил? — усомнился Ардов.

— Вы напрасно пирронизируете,^[8] Илья Алексеевич, — предвкушая победу, предупредила Анастасия Аркадьевна, — и сейчас будете посрамлены: после сеанса баронесса не поленилась заглянуть под горшок. И что вы думаете?

— Неужели нашла?

— Нашла. Четыре двадцатипятирублевых билета! Лежали целехоньки и ждали своего часа.

— Невероятно, — согласился Ардов и начал выбираться из-за стола.

— Я полагаю, полиции давно пора взять на вооружение последние достижения оккультической науки. Вы должны непременно посетить эту мадам Энтеви и составить личное мнение о ее способностях.

— Анастасия Аркадьевна, я не могу, у меня — труп! Мне убийцу надо искать.

— Ну вот у духа и спросили бы, — не отступала княгиня. — Остался единственный сеанс! В эту пятницу.

Глава 4 «Неудача — мать гения»

В третьем участке Спасской части текла размеренная жизнь — чины полиции принимали жалобы от пострадавших обывателей и оформляли задержания нарушителей законных требований властей. Большая часть таковых томилась в кутузке по причине беспаспортности. У которых паспорт имелся, но был просрочен, дожидались тут же отправки на родину по этапу.

Каждый переживал задержание по-своему. Простодушный хохол, прибывший в столицу для подачи какого-то неотложного прошения да прямо из присутствия угодивший в участок, сокрушался, что государству теперь придется расходовать на его отправку казенные средства, не говоря уж о том, что сам бы он доехал быстрее. Сидевший же рядом с ним бродяга, напротив, был вполне доволен задержанием, которое, как он признался, совершилось с ним уже в седьмой раз.

— Без паспорта хорошо, — потягивался он на лавке, мечтательно глядя в потолок, — заберут, накормят, одежонку дадут… С паспортом-то — хоть с голоду ложись помирай… Ты, дядя, не горюй — денька три посидим, отдохнем, поправимся… Потом в пересыльную отвезут…

— А там чы довго?^[9] — насторожился хохол.

— Да недельки две подержат… А то и месяц… Армяк дадут, хороший, новый… Зимой — полушубок, валенки… Когда на место доставят, спросят: «Отдаешь шубу?» А зачем отдавать-то? Нет, мол, не отдам. Ну, и оставят тебе… Тут же на рынок, выручишь рубля три — если за армяк, а за шубу и пять можно, и обратно сюда, за новой шубой. Только тем и живу…

Хохол грустно вздохнул.

В приемной зале перед толстым полицейским чиновником Облауховым сидел на стульчике плюгавый мужичок в причудливом костюме монашеского покроя с жидкой бороденкой и выражением высшего благочестия, сильно контрастировавшим с явными признаками распутной жизни на лице. Стол был завален кучей вещественных доказательств обманного промысла: пузырьки с «иорданской» водой, щепки с «креста Господня», покрывала на гробы, образки и прочие священные предметы.

— Откуда добро, господин схимник? — спросил Облаухов, приготовившись заносить признания в протокол.

— Привезены мною из священного града Иерусалима, — смиренно молвил монашек.

— Ты ж говорил, что с Афона пришел.

— И там был, — не теряя достоинства, кивнул паломник. — Подвизался в исихастском делании.

Покопавшись в бумагах, Облаухов разыскал заявление купца Кораблина, из которого следовало, что означенный господин в монашеском облачении, представляясь отцом Ермогеном, вымогал три рубля в обмен на благословение лавки и обещания безубыточной торговли.

— В противном же случае угрожал заживо отпеть, — окончил он зачитывать показания потерпевшего. — Было?

— Напрасное заушение,^[10] — ответил божий человек. — Оный купец меня сам в лавку заманил, потому как по моей праведности благодать и на других преизобильно истекает. Желал, нечестивый, через меня торговые дела свои исправить.

— Благодать? — хихикнув, уточнил Облаухов.

Монашек невозмутимо кивнул.

— Это ж когда на тебя благодать снизошла, Лейкин? — раздался голос околоточного надзирателя Свинцова, который хотел было прошмыгнуть к чайному столу в общей зале, но зацепился взглядом за знакомое лицо. — Наверное, когда со службы за пьянство погнали?

Смиренно-возвышенный вид монаха враз поблек. Он весь как-то обмяк и скукожился.

— Ишь ты, вырядился, — продолжил околоточный, — палку себе нашел.

Иван Данилович кивнул на посох с железным набалдашником в руках задержанного.

— Не понимаю, о чем глаголешь, сын мой… — на всякий случай промямлил мошенник упавшим голосом.

— Пиши, Константин Эдуардович, — обратился Свинцов к полицейскому чину, — бывший писарь конторы от строений Его Императорского Величества домов и садов Лейкин Кузьма Пантелеевич, изгнан со службы вследствие грубой распущенности и бездельничества.

Обличив жулика, специализировавшегося, как выяснилось, главным образом на «изгнании бесов» из приказчиков Сенного рынка, Свинцов прошел в общую залу, где свободные от дел стражи благочиния дули чай у подоконника.

Старший помощник пристава штабс-капитан фон Штайндлер принимал за своим столом генеральшу Сторожеву. Старушка явилась в участок, чтобы отозвать поданную три дня назад, в четверг утром 15-го дня сего месяца, жалобу в связи с пропажей колечка с изумрудом, которое преподнес ей незабвенный супруг незадолго до смерти по случаю юбилея свадьбы. Как выяснилось, колечко нашлось, что не могло не обрадовать старшего помощника пристава, так и не успевшего за прошедшее время начать расследование пропажи. Местоположение драгоценности сообщил сам покойный супруг, с духом которого генеральша имела возможность вступить в контакт на недавнем медиумическом сеансе в салоне мадам Энтеви.