Фонтанка, 16: Политический сыск при царях - [164]

Примечательно, что тогда же начался значительный приток в политическую полицию должностных лиц из органов юстиции, — в этом проявилось и недовольство правоведов раздвоенностью судебной системы. Конечно, некоторые деятели юстиции были согласны с полицейскими чинами в том, что судебной власти не под силу справиться с бунтовщиками, и потому выступали в поддержку полицейской власти, но многие, подобно бывшим прокурорам Плеве и Лопухину, считали своим долгом перейти в полицейское ведомство, чтобы попытаться подчинить его закону во имя блага государства.

Однако, несмотря на эти попытки, в период после революции 1905 г. политический розыск в России вновь, на сей раз бесповоротно, отмежевался от либеральных преобразований. Нанеся существенный урон террористическим организациям революционеров, полиция примерно с 1907 г. развернула активную деятельность против оппозиционного движения во главе с либералами, которое имело множество сторонников во всех слоях общества и, по мнению полиции, представляло наиболее серьезную угрозу для государства.

В результате политическая полиция сосредоточила свои усилия на борьбе с либералами, создавшими к тому времени легальные политические партии, которые участвовали в управлении страной и формировали общественное мнение путем гласного обсуждения политических проблем. Ввиду косности своих руководителей охранка выступала, как правило, против либерализации политической системы на том основании, что это происки коварных заговорщиков, желающих уничтожить исконный образ правления в России. Накануне Февральской революции никому из высших полицейских чинов недостало дальновидности предложить пойти на примирение с либералами. Напротив, последний директор Департамента полиции был убежден, что либералы пытались заручиться поддержкой царских генералов, чтобы с их помощью свергнуть монархию.

Во время работы над книгой авторам довелось столкнуться с тем, что некоторые, казалось бы, непреложные истины при ближайшем рассмотрении обернулись недостоверными вымыслами, а некоторые могут быть подвергнуты серьезным сомнениям. Благодатной почвой для мифотворчества являлась завеса секретности, особенно непроницаемая в России, где бюрократия не была приучена к каким-либо формам отчета перед подданными империи. В этих условиях сведения об операциях тайной полиции могли быть только предположительными. Учитывая враждебное отношение значительной части образованного общества к институтам самодержавной монархии, было вполне естественным, что большинство фактов истолковывалось в невыгодном для охранки смысле.

Легенды складывались как по поводу общей деятельности тайной полиции, так и вокруг отдельных лиц. Меньше всего повезло П.И. Рачковскому и А.В. Герасимову. Но если последний сумел оправдаться или По меньшей мере высказать аргументированную точку зрения в своих мемуарах, то своего рода реабилитация Рачковского выпала на долю авторов этой книги. Заведующий политической частью Департамента полиции не был злым гением Азефа, подталкивавшим его на совершение террористических актов против сановников. Более того, Рачковский был единственным из руководителей сыска, кто абсолютно не доверял суперагенту. По нашему мнению, совершенно бездоказательными являются обвинения Рачковского в фабрикации «Протоколов сионских мудрецов».

Еврейский вопрос породил миф о всемирном еврейском правительстве или масонском центре, который упорно разыскивала тайная полиция. В свою очередь полицию обвиняли в организации погромов. Между тем, не считая крайних случаев, речь, по нашему мнению, могла идти только о пассивном сочувствии ряда полицейских чинов погромщикам. Ни полиция, ни органы юстиции не являлись инициаторами дела Бейлиса. В данном случае они шли на поводу у крайне правых союзов. Это судебное дело, как и вся сложная история взаимоотношений полиции со своими добровольными помощниками, как нам представляется, наглядно показывает недостаточную обоснованность тезиса о том, что «черная сотня» появилась по плану Департамента полиции и находилась в полной зависимости от него.

Не менее сложными были отношения охранки с платными сотрудниками. Бытовало расхожее мнение, что полицейские чины использовали двойных агентов для сведения личных счетов. Реальность состояла в том, что охранка не могла полностью парализовать волю бывших революционеров, завербованных для агентурной службы. Судейкин, Карпов и, наконец, Столыпин стали жертвами агентов, вышедших из повиновения. При детальном изучении в покушении Богрова просматривается не заговор, а типичный просчет с двойным агентом, усугубленный некомпетентностью руководства местной политической полиции и плохой постановкой охраны.

Престиж полиции страдал не только от агентов-двойников, но также от разоблачений диссидентов. В глазах бывших коллег перебежчики являлись предателями, поведение которых объяснялось низменными мотивами. К сожалению, популярная работа Бориса Николаевского, опиравшегося на сведения Герасимова, закрепила у читателя предвзятое суждение о Лопухине, действовавшем якобы из чувства мести. Между тем безнравственный характер многих операций охранки ставил перед диссидентами дилемму: выполняя гражданский долг, они нарушали корпоративную солидарность; сохраняя верность тайной полиции, они становились соучастниками ее преступных деяний. Лопухин, как мы попытались показать в этой книге, сделал свой выбор в пользу морали и закона.