Фонтанка, 16: Политический сыск при царях - [162]

В качестве свидетелей перед комиссией предстали почти все видные деятели политического розыска. Многим из них предъявили обвинения. Бывшие охранники регулярно обсуждали, кто из них будет задержан в следующий раз. И действительно, одного за другим арестовывали бывших директоров Департамента полиции — Васильева, Белецкого, Климовича, Зуева. Аресты коснулись некоторых министров — Протопопова, А.Н. Хвостова, Штюр-мера, товарищей министров, начальников охранных отделений. Поначалу обвиняемые содержались в печально знаменитом Трубецком бастионе Петропавловской крепости и допрашивались в тех же казематах, что и декабристы. Условия содержания были тяжелыми, так как солдаты распропагандированных полков не скрывали своей ненависти к бывшим властителям. Караульные нередко заводили разговоры о том, что вместо долгой судебной канители надо просто приколоть «буржуев» штыками и сбросить в Неву.

Заключенные держали себя по-разному. Курлов бомбардировал следователей ходатайствами об освобождении по состоянию здоровья. Бывшие начальники охранных отделений, заведующие Особым отделом и даже директора Департамента полиции заявляли, что в их компе- | тенцию никогда не входили ответственные решения. Активнее всех сотрудничал со следствием Белецкий, полагавший, что только самыми откровенными и полными показаниями он может спасти свою жизнь. Параллельно I с Чрезвычайной комиссией действовали группы по обследованию архивов. В свободной от цензуры прессе печатались списки установленных секретных агентов. Тайное становилось явным, смутные подозрения перерастали в уверенность. Ходили слухи о предстоящих сенсационных разоблачениях, перед которыми поблекнет дело Азефа. Журналисты, много лет занимавшиеся данной темой, получили возможность встретиться с героями своих прежних и будущих публикаций.

Однако поток разоблачительных материалов не мог подменить официальных обвинений. Между тем Чрезвычайная следственная комиссия испытывала трудности с юридическими формулировками. Даже в таком, казалось бы, бесспорном случае, как перлюстрация, нелегко было выдвинуть обоснованное обвинение. Перлюстраторы нарушали закон, но они делали это с дозволения монарха, чья воля в самодержавном государстве являлась источником закона. Хотя следователи Чрезвычайной комиссии стояли на строгой правовой почве, они не могли полностью отрешиться от менявшейся на глазах политической обстановки. Когда следователи начали выяснять обстоятельства покушения Богрова, правительство возглавляли октябристы, являвшиеся в свое время союзниками Столыпина. Вскоре их сменили лидеры некогда запрещенных партий, для которых премьер-министр был вешатель, сам достойный «столыпинского галстука». А следователи между тем продолжали скрупулезно изучать, все ли было сделано в Киеве для охраны Столыпина.

Еще сложнее обстояло дело с секретной агентурой, внедренной в террористические организации. Для юристов политические убийства были преступлениями. Теперь же вдохновители террора и даже непосредственные его исполнители входили в состав высших органов власти, а агенты и жандармские офицеры, боровшиеся с террором, оправдывались на допросах. Чрезвычайная следственная комиссия ограничилась выдвижением обвинений против тех, кто занимался провокациями. Но нельзя было дать точного определения понятия провокации. На практике все свелось к парадоксальной ситуации, когда следователи уличали охранников в мельчайших отступлениях от буквы инструкций и циркуляров Департамента полиции — организации, признанной преступной и антинародной. Неудивительно, что к осени 1917 г. были освобождены под залог почти все арестованные весной. В тюремных камерах остались только главные руководители политического сыска.

Чрезвычайной следственной комиссии не суждено было завершить свои дела. Ее следователи, работавшие в Зимнем дворце, покинули свои комнаты за несколько часов до штурма, который предприняли большевики в ночь на 25 октября 1917 г. Несколько лет бумаги комиссии оставались неразобранными, пока их частично не издали в семи томах под общим названием «Падение царского режима». Как ни странно, Октябрьское вооруженное восстание благоприятно сказалось на судьбе части руководителей охранки: многие из них, воспользовавшись сменой власти, выехали из Петрограда. Жизнь остававшихся под стражей оборвалась трагически. Очевидцы рассказывали, что Белецкий панически боялся расстрела и раздобыл яд для самоубийства. Он не успел им воспользоваться. В дни «красного террора» группе сановников было объявлено, что их казнят как заложников. Не мешкая ни минуты, чекисты вывезли их на Ходынку и поставили на край общей могилы. Белецкий пытался убежать и был застрелен конвоирами; А.Н. Хвостов, А.А. Макаров, И.Г. Щегловитов приняли смерть не шелохнувшись.

Ряд жандармских офицеров участвовали в гражданской войне, причем некоторые из них были заняты в контрразведывательных органах. Правда, командующий Добровольческой армией генерал А.И. Деникин, как только представилась возможность, поспешил заменить жандармов чинами бывшего судебного ведомства. После разгрома белогвардейского движения уцелевшие охранники оказались в эмиграции. Многие из них написали мемуары, широко использованные в этой книге. Свои воспоминания подготовили некоторые из сотрудников тайной полиции, оставшиеся в советской России. Лопухин потерял свои бумаги после одного из обысков, столь частых в новую эпоху. Но он сумел опубликовать краткий вариант, обещав в будущем более подробные воспоминания. Джунковский оказался менее счастливым и не увидел напечатанными свои многотомные воспоминания. Поскольку Лопухин и Джунковский имели репутацию борцов против беззаконий охранки, им была гарантирована спокойная жизнь при большевиках, по крайней мере в 20-е годы. Лопухин умер своей смертью, Джунковский стал одной из миллионов жертв великих сталинских чисток 30-х годов. Новая власть устраивала показательные процессы над секретными агентами. Р. Малиновский был расстрелян, Окладского приговорили к тюремному заключению. Десятки не столь известных агентов предстали перед революционными судами, выносившими суровые приговоры. К концу 30-х годов в России не осталось в живых почти никого из сотрудников Департамента полиции и офицеров корпуса жандармов.