Фонарик Лилька - [4]
– Только у меня мобильного нет… Я не взяла. Специально. Чтобы не определили, где я.
Оказалось, что у меня мобильного тоже нет. Да, есть красивый, новый, подарок Серёни на Новый год (странно, что сегодня ночью я не разбила его в гневе о кафельную стену клубного туалета, когда заперлась в кабинке и рыдала, освещаемая неоновым светом). Только он разрядился.
– Нет, дружище, – решительно сказала я. – Мы ко мне не пойдем. Мне хватает неприятностей. Сейчас провожу тебя до подъезда, и ты пойдешь к себе домой.
– А в подъезд тоже проводите? – спросила Лиля.
– Да.
– Хорошо. А то не люблю одна в подъезд заходить.
– Я тоже.
– Что?
– Ничего! Пошли – зеленый!
Я ступила на белую полоску перехода, а за мной волочился «хвост из консервных банок» и спрашивал:
– А вы мне так никогда и не скажете, как вас зовут? Или все-таки скажете? А когда?
Глава третья
Моя «берлога»
В подъезде, который оказался у нас один на двоих, меня ждал сюрприз: желудок не свернулся в трубочку, в ушах не застучало, как бывало всегда, когда тяжелая железная дверь бабахала за моей спиной и я замирала, прислушиваясь, – есть ли кто возле лифта, есть ли кто в лифте? Если есть, то пойду по лестнице, но вдруг кто-то есть на лестнице?
Я не врала Лиле: я и правда не люблю подъезды. Так что сейчас испытала даже что-то вроде благодарности. Лилька, конечно, была худенькая, как из веревочек, и ждать от нее, что она выхватит из-за пояса фракийский кривой меч и зарубит воображаемого врага, не приходилось. Но все равно: ничего не свернулось и нигде не застучало.
«Однако это не повод позволять ей садиться мне на шею», – напомнила я себе.
Шагнув в лифт, она быстро стащила варежку и протянула руку к кнопке лифта, наверное стараясь опередить меня.
– У меня – последний, – зевнув, произнесла я.
– У меня тоже последний, – сказала она и все-таки опередила меня, нажав.
Я пожала плечами: к себе я возвращалась только поспать и поесть, поэтому соседей не разглядывала. Тем более детей.
Лиля тем временем гладила тонкими покрасневшими пальцами кнопки лифта. Нам недавно поменяли, поставили на место старых – с точечками, шрифтом Брайля.
Мы вышли из лифта, я нащупала в кармане ключ. Лиля двинулась наверх.
– Эй, – сказала я, – ты далеко собралась? Там чердак, по-моему.
– Ага, – откликнулась она, не оборачиваясь.
– И дверь.
– Я знаю, спасибо, – мягко сказала она, добравшись до зеленой решетки, покрытой пылью и обрывками каких-то бумажек. – Просто если вот тут нажать, она открывается…
– А там что?
– Там небольшая комната. Ну такая, как кладовка.
– Грязная?
– Грязная, – согласилась она. – Там еще мусор всякий валяется.
– Зачем тебе туда?
– Там можно отсидеться… – вздохнула она. – Мне надо недолго, всего полчасика.
– Ффу ты, – в сердцах сказала я, – ладно! Всё! Спускайся.
Она развернулась и сбежала ко мне. Все лицо, даже ямочки на щеках, сияли.
– Правда? Правда? Я ненадолго. Я только позвоню маме, чтобы не волновалась, и немножко посижу. Спасибо вам большое!
Я молча отперла дверь.
У меня уже склеивались глаза, и мучительная мысль, что все теперь кончилось и надо привыкать к тому, что Серёня не поедет со мной к маме в Пушкино в субботу, не давала мне покоя, поэтому Лиля вызывала раздражение.
– Давай только быстрее, – предупредила я, распахивая дверь квартиры, которую никогда не называю своей. – И потише в коридоре: баба Клава спит.
Квартирную хозяйку звали как-то по-другому, но в глаза я ее называла просто «вы», а за глаза – «бабой Клавой», потому что это имя подходило к ее цветастому халату, перевязанному тонким поясом, и черным войлочным ботинкам-прощайкам, в которых она ходила за молоком в «Пятерочку».
Молока покупала много – делала из него домашний творог и продавала у входа в ту же «Пятерочку». Подвирала, конечно, что «молоко от коровушки». Но я ее не осуждала, находя ситуацию смешной: люди выходят из «Пятерки» и покупают творог, по сути, тоже из «Пятерки», а ни от какой ни от «коровушки», только на улице.
«Ну и дураки, – думала я, – ведутся на вранье».
Сама я прибегала ко вранью только в самых крайних случаях, таких, как сегодняшний. Предпочитаю правду. Хотя сегодня ночью мне следовало промолчать.
«Лучше бы ничего и не спрашивала у Серёни», – мрачно подумала я, разматывая на шее шарф и укладывая его на тумбочку в прихожей, а сверху – ключи. На мягкое – чтобы не звенели. Не хватало еще разбудить бабу Клаву.
– Правая дверь! – еле успела сказать я Лиле, которая чуть не познакомилась с храпящей хозяйкой.
– Bay!
– Да потише ты!
– Bay! – прибавила она шепотом. – Какая комната красивая!
Я пихнула ее в спину, чтобы не стояла на проходе, и прикрыла дверь. Лиля потянула носом.
«Чувствует запах кофе», – поняла я.
Но она ничего не стала спрашивать, а я не стала объяснять. На кой мне ее новый восторг? Я и так-то не знаю, как от нее избавиться.
– Как у вас красиво, просто невероятно! – повторила Лиля, вертя головой во все стороны.
– Угу, Версаль, – буркнула я, швыряя сумку на кровать.
Глянула на комп – проверить бы сейчас, не ли сообщений от Серёни, но не при ней же.
– Ты давай не льсти мне тут. Сейчас мобильный заряжу, и ты позвонишь маме. Скажешь, что пробудешь у меня минут пятнадцать. Мне спать надо.
