Фокусник (сборник рассказов) - [46]

В самом деле: на поляне меня нетерпеливо ждал белый цветок. Он весь дрожал.

— Мне холодно, — прошептал цветок, — помоги!

Я опустился возле него на корточки, бережно обнял ладонями его чашечку.

— Мне холодно, — повторил цветок.

— Сейчас я подышу на тебя, — пробормотал я; как же еще мог я согреть его?

— Мне нужно солнце, солнце, — взмолился цветок.

— Но вот же солнце, в самом зените. Оно светит прямо на тебя, — отвечал я.

— Замерзаю, — жалобно простонал цветок.

— Не в моих силах помочь тебе, — проговорил я горько, но цветок не дал мне закончить фразу:

— Нет, ты можешь, можешь! Нынче ведь понедельник, и то́ солнце, что сейчас над нами, — понедельничное солнце. Но ты дай мне еще одно солнце, то, что для вторника. Дай мне его!

Я хотел объяснить, что не обладаю подобным могуществом, но, оглянувшись на деревья и травы, понял, что не вправе сказать такое: деревья и травы все ко мне изогнулись, в самих изгибах их спин были ободрение и вера.

— Ну хорошо, — сказал я цветку, — я дам тебе солнце вторника.

И едва я произнес эти слова, на востоке показалась кроваво-красная голова вторничного солнца, оно щурилось, колебалось как будто, а потом, словно отпущенный воздушный шар, стало подыматься все выше в разреженном воздухе.

Лепестки моего цветка росли на глазах, их цвет стал желтым — цветом примулы.

— Вот видишь, видишь, как потеплело! — прошептал цветок и даже улыбнулся мне мимолетно; однако и в ярком сиянии двух солнц он продолжал дрожать.

— О, пожалуйста, солнце среды! Дай мне и третье солнце! — с мольбою воскликнул цветок.

Я просительно вскинул к небу руки — пусть, пусть придет к нам солнце среды! — и тотчас устремился к зениту третий, яростно красный, пузырь.

Три солнца сияли в небе, тройной силы свет вибрировал среди деревьев, благостное тепло баюкало землю, оно приняло нас на свою спину, словно ласковое море с густой от соли водой; мы плыли, покачивались, вздымались, лепестки моего цветка налились живыми соками, его темно-синяя, как море, улыбка проникла в меня до костей, озарила траву и деревья, вокруг засияли ветви кустов.

— Солнца, солнца, еще солнца! — радостно, громко крикнул цветок и засмеялся; и тотчас по моему знаку крылатым чудо-конем взлетело ввысь и четверговое солнце, нам было несказанно хорошо от тепла и света, пропитавшаяся светом земля лучилась теплом, в блаженном забытьи покачивали свои стволы деревья, свет проникал до самых микроскопических их корешков.

Мой цветок стал величиною с тюльпан, словно роскошный драгоценный камень, он отливал голубым, он сиял так же ярко, как сияли в небе четыре солнца.

— Пусть же и пятничное солнце станет твоим! — само собой вырвалось у меня. — Ну же, выходи, пятничное солнце!

И вот оно взошло, золотисто-величественное, теперь свет стал весомым, жара давила, налегала на нас непомерным грузом, вокруг меня слышалось прерывистое, исполненное неги дыхание деревьев. В сиянии пяти солнц мой цветок стал тускло-красным, стал похотливо дразнящим, он покачивался перед моим лицом, залитым потом, в его красноте проступало горделивое торжество — пять солнц на небе, пять шаров расплавленного золота.

— Хочу и субботнее! — закричал цветок, и я, не отдавая себе отчета в том, что делаю, повторил за ним вслед:

— И субботнее!

Субботнее солнце подымалось с одышкой, оно тяжело карабкалось к зениту в раскаленном ливне света, глаза едва терпели слепящий ножевой его блеск, несусветная жара пригибала к земле, стволы деревьев скрипели в жарких объятиях, все мы едва дышали. Я приник к земле лицом, вокруг разлился багряный свет, я знал, мой цветок стал багровым, он был уже выше меня, я видел, как в его зеленом стебле толщиной в руку переливались соки, он прохрипел что-то невнятное, и я, прижатый к земле, почти задушенный, тем не менее понял, чего он желает, я поднял руку, даже не поднял, а лишь чуть-чуть шевельнул ею, но этого оказалось достаточно: воскресное солнце уже подымалось в небо, ко всем остальным. Теперь сияние стало звучащим, оно гудело, бурлило, воздух стал густой и тягучий, как ртуть, я чувствовал, что жар вот-вот втянет меня, расплавит в себе, я обеими ладонями зажал глаза; возможно, меня уже и нет в живых, думал я, возможно, весь мир превратился в густую гомогенную лаву, в этой лаве плыву и я, мои клетки постепенно удаляются друг от друга, вскользь касаются таких же разъединившихся клеток растений, рыб, птиц и плывут дальше, расщепляясь на атомы, ведут нескончаемый хоровод, кружат и с атомами моего цветка, атомами камней, земли, заводских труб, детских игрушек, о, семь солнц в небе!

— Держу пари, ты сейчас черный, — простонал я, обращаясь к цветку, и тут вдруг по моей спине прошел холодок, я почувствовал, как оседают на меня прохладные капельки тумана, я приподнял голову, был на мгновение ослеплен красным свечением — и все кончилось: я увидел лишь красные краешки семи солнц, семью камнями они рухнули за горизонт, и меня объяла тьма. Все стало черно, черно, как черный цветок.

По коже заскользил, засновал холод, он добирался уже до самого нутра.

— Где ты, — закричал я, — где ты?

Ответа не было, мой цветок молчал.