Флотское братство - [56]

– Очень рад, господин Майшбергер, что откликнулись на мое приглашение прийти на эту встречу, – по-немецки, сильно коверкая слова, проговорил человек.

Старый немец сморщил нос. Во-первых, от его гостя сильнейшим образом несло вонючим дымом костра, человеческим потом и тем особым омерзительным запахом, что образуется, когда человек вынужден подолгу спать на земле не раздеваясь. Для Майшбергера присутствие этого типа в его машине было тяжким испытанием. Во-вторых, он терпеть не мог, когда на его родном языке говорят с акцентом, это ему казалось оскорбительным для его национального достоинства.

– Вы где учили немецкий? – сухо и быстро спросил он у подсевшего в его машину.

Тот сначала не понял вопроса, некоторое время соображал, потом заискивающе улыбнулся, ответил медленно, подолгу подбирая нужные слова.

– Я учил немецкий в школе и в военном училище…

Майшбергер кивнул.

– Какой же язык для вас родной?

– Русский, конечно, – ответил его собеседник. – Еще по-польски могу говорить. По-польски я говорю несколько лучше, потому что мы стояли с частью в Польше… некоторое время…

– Вот и давайте говорить по-польски! – переходя на этот язык, авторитетно заявил Майшбергер. – Так нам легче будет понять друг друга!

– Прошу пане…

– Итак, – начал немец. – Сколько у вас товара?

– Четыре стандартные бочки… По пятьдесят литров… Такие делали в Третьем рейхе…

Майшбергер кивнул. Этот русский бессовестно наврал: по-польски он говорил еще хуже, чем по-немецки, даже не пытаясь изображать польское произношение и безжалостно заменяя похожие по звучанию польские слова русскими. Однако понять его было можно. Да и искаженный польский язык привередливый немец воспринимал лучше, чем ломаный родной.

– Почему вы уверены, что бочки изготовлены во времена Третьего рейха? – спросил Майшбергер. – Откуда знаете, что в бочках иприт? Вы их что, вскрывали?

– Я что, похож на безумца? – возразил русский. – На бочках выгравирована свастика и написано «иприт». Я думаю, такие надписи могли сделать только ваши соотечественники в фашистской Германии.

– Свастику и надпись легко подделать, – заметил немец. – Как вы докажете их подлинность?

– Не думаю, чтобы шестьдесят лет назад у кого-нибудь возникло желание подделывать на цинковых бочках свастику…

– Вы уверены, что бочки пролежали шестьдесят лет на складе? – Майшбергер с сомнением хмыкнул. – Такое невозможно доказать…

– Не на складе, а на морском дне, – был ответ. – Донные отложения подделать невозможно…

– А сколько вы просите за все?

– Десять тысяч…

– Злотых? Евро?

– Баксов! – русский улыбнулся и глянул на старого немца заискивающе.

Майшбергер нахмурился. Доллары в России стали фактически второй национальной валютой, это было всем известно. Только русский мог требовать оплату долларами, потому что был уверен, что это надежнее… И был отчасти прав: с приемом долларов к оплате в России никогда не возникает проблем, не то что здесь. Так что если все это провокация, то очень умелая и тщательно продуманная. Или в польской службе бязьпеки появились люди с мозгами? Допустим, но тогда что им нужно от него, предпринимателя из Германии Рудольфа Майшбергера? Ведь если они втянут его в какой-нибудь скандал, это им самим дороже обойдется, иссякнет поток инвестиций, без которых все в этой стране заглохнет… Чем больше Майшбергер думал над возможностью подобной провокации, тем менее вероятной она ему казалась. Однако если это не провокация, то этого забубенного русского моремана, решившего толкнуть ему четыре бочки иприта, Рудольфу Майшбергеру сам бог или дьявол послал…

Продолжая хмуриться и недоверчиво рассматривать сидящего рядом с ним и ждущего новых вопросов русского, Майшбергер повелительным голосом спросил:

– Откуда взял товар? Только не врать мне, что нашел случайно!

Лицо русского вытянулось, стало серьезным и даже испуганным.

– Товар действительно нашел случайно. Но не я, а один мой друг водолаз, тоже выходец из России. Потом мы вместе с ним его поднимали на поверхность. Теперь вот я пытаюсь продать…

– Где нашли?

– На дне Балтийского моря…

– У берега?

– Нет, в открытом море… Я сам не водолаз, под воду не спускался, но друг говорит, что там затонувшая баржа…

Майшбергер снова нахмурился, припоминая известные факты о затоплении в 1946 году больших количеств отравляющих веществ на дне Балтики. И если теперь часть этих ОВ всплыла бы на поверхность и попала бы ему в руки, это было бы просто чудесно. Однако природная подозрительность не давала покоя старому немцу. Он становился крайне недоверчивым ко всему и всем, когда что-то получалось уж слишком легко и просто, без труда, без усилий и разочарований. С другой стороны, предложение было слишком заманчивым, чтобы от него отказываться.

– Почему вы предлагаете этот иприт именно мне? – спросил Майшбергер. – Кто вас на это надоумил?

– Мы оба с другом так решили, – отвечал русский. – Там же свастика на бочках и надписи по-немецки. А то, что вы бывший эсэсовец, так это же весь город знает…

Майшбергер нахмурился: весь город знает! Однако деваться было некуда. Из своего фашистского прошлого он никогда и не пытался сделать тайны.