Флотская богиня - [38]

— Сотрудников местного управления НКВД — тоже, — ничуть не стушевался Гурий Смолевский. — Но мы не о том говорим, а времени очень мало.

— Что именно ты слышал? Кто и почему намеревается убрать меня?

— Я, конечно, могу обращаться к вам «товарищ». Хотя офицер СС, звонивший господину бургомистру Кречетову, а затем беседовавший с энкавэдистом Вегеровым, называл вас именно так — «господином майором».

— Как понимать это ваше «беседовал»? — неожиданно перешел Гайдук на «вы».

— Во время очередного прорыва фронта, германские связисты сумели вклиниться в нашу телефонную линию. Насколько я понял из разговора, один из офицеров СС набрался наглости позвонить городскому голове и предложить ему пост бургомистра Степногорска, который немцы возьмут через двое суток.

— Это фон Штубер, — пробормотал про себя Гайдук.

— Вы сказали «фон Штубер»? Возможно. Фамилии этого эсэсовца я расслышать не мог.

— Что еще? — сурово подстегнул Гурьку майор.

— Заодно фон Штубер потребовал к телефону вас, убеждая Кречетова, что вы согласились служить рейху. Можно не сомневаться, что это всего лишь форма мести. Но для городского головы и Вегерова его извещение — повод для расправы с вами.

— То есть Вегерову захотелось получить орден за раскрытие опасного вражеского лазутчика…

— Он и в самом деле готов превратить вас в давнего агента абвера. Невзирая на то, что вы сообщили о планируемом немцами десанте.

— О десанте вам тоже известно? — подробности раскрывающейся тайны «городского юродивого» интересовали майора сильнее, нежели истоки нависшей над ним самим смертельной опасности.

— Во всяком случае, — не стал отвлекаться на его риторический вопрос Гурька, — старший лейтенант немедленно арестовал бы вас, однако…

— Что же его сдерживает?

— Опасается, что за связь с офицером абвера ему тоже могут основательно потрепать нервы. Словом, появляться сейчас в каком-либо из начальственных кабинетов Степногорска вам не стоит.

29

В госпитале особых разрушений не наблюдалось. Одна из бомб упала чуть в сторонке от металлических ворот, слегка изувечив их. Другая разнесла дом, вплотную примыкавший в больничной ограде. Больницу, а вместе с ней и госпиталь, спасло то, что располагались они вдали от железной дороги и городского центра, а корпуса и армейские палатки были разбросаны по территории старого густого парка, не привлекая особого внимания вражеских пилотов.

— Где машина? — встревожился капитан Зотенко, который вместе с главным врачом, — полноватым, страдающим от бессонницы и гипертонии стариком хирургом из гражданских, уже занимался подготовкой к эвакуации. — Вы почему прибыли «безлошадными»? Где машина, где раненые?

Евдокимка не отвечала. Она наблюдала, как в траве, завалившись на бок, бился в предсмертных судорогах большой старый ворон с толстым, потрескавшимся клювом. Брюхо его было распорото, наверное, осколком, и теперь он призывно каркал, то ли прощаясь с жизнью, то ли моля о помощи.

— Радуйтесь, товарищ эскулап-капитан, что хоть мы с Евдокимкой да санитары уцелели, — устало ответила тем временем медсестра Вера, краем глаза наблюдая, как «новенькая» склоняется над издыхающей птицей. — Бомбой нас накрыло. Шофера, раненых и машину помянем перед отбоем.

— Когда я вижу тебя, Корнева, я всегда радуюсь, — сокрушенно покачал головой начальник госпиталя…

— Я это, ох, как чувствую.

— …причем радуюсь обычно до слез.

— Вот если бы меня не стало, вы, конечно, плакали бы до смеха. Но учтите, — ехидно улыбнулась Корнева, — что без взаимности в таких случаях не обходится.

Евдокимка понимала, что между этими людьми сложились какие-то особые отношения; но вот куда капитан и Вера больше склонялись в своих чувствах — к тайной любви или к откровенной неприязни, — этого она пока что не постигала. Ей не верилось, что медсестра по-настоящему влюблена в эскулап-капитана, но очевидно было, та просто мстила этому офицеру за то, что тот видел в ней только медсестру, не желая видеть женщину.

— Не о том думаешь, Корнева. Лучше думай о том, как нам теперь без еще одной машины обходиться. Опять выпрашивать надо. Неизвестно только, у кого.

Ворон открыл глаза и потянулся клювом к руке девушки, присевшей рядом. Евдокимка ничем помочь ему не могла, но и птица тоже понимала, что обречена. Она слегка ущипнула человеческую руку, потом просунула клюв в полусогнутую ладошку Евдокимки и затихла, теперь уже навсегда.

— А скольких раненых из-за этого потеряем, — невнятно как-то сокрушался главврач, едва совладав со своей вставной челюстью. — Да к тому же опять эта чертова эвакуация. В который раз бежим. Куда, спрашивается? — беспомощно вопрошал он, внимательно присматриваясь сквозь толстые стекла очков к тому, чем занято внимание молоденькой санитарки. — Мы бежим, а они бомбят; мы отступаем, а они…

— Ты, новенькая! Как тебя? — не желал выслушивать его риторические стенания эскулап-капитан.

— Евдокия Гайдук.

— Ты ворона, падальщика этого, в покое оставь.

— Птица все-таки, — оправдываясь, произнесла курсистка.

— Его, воронья этого, знаешь, сколько вокруг госпиталей каркать будет? Потому что настало его, воронье время…

— И быстро иди на склад, — появилась на крыльце дородная, необъятная какая-то сестра-хозяйка. — Обмундируйся да пообедай. Ты у нас росленькая, телом Господь не обидел, так что одежку подобрать будет несложно.