Флотская богиня - [31]

— И что из этого следует, юная леди? — с усталым безразличием поинтересовался моложавый подполковник.

С той поры, когда прифронтовой городок заполонили тыловые части, девушка стала старательно запоминать воинские знаки различия, особенно старших офицеров. Но это странное обращение — «юная леди» и необычная выправка, так не похожая на выправку десятков других командиров, сновавших в эти дни по улицам Степногорска…

— Ваш эскадронный старшина Разлётов знает меня. — Заметив, что на «старшину Разлётова» ни подполковник, ни полковник никак не отреагировали, словно вообще не понимая, чего эта украинская «дивчына» добивается от них, Степная Воительница тут же пустила в ход свой последний козырь: — Мой отец — тоже командир в вашей дивизии. Старший лейтенант Гайдук, военный ветфельдшер.

Мужчины уже намеревались скрыться в штабе, однако упоминание девушки об отце-однополчанине заставило их снова остановиться.

— Отец, оказывается… Вот так вот, — проговорил наконец полковник — небольшого роста, коренастый мужчина, с какой-то неистребимой грустью окидывая Евдокимку близоруким взглядом.

Однако ни сопровождавшие его офицеры, ни сама девушка так и не поняли, что именно тот имеет в виду. Разве что подполковник, стоявший теперь с командиром полка плечо в плечо, согласился с ним. Но тоже как-то слишком уж многозначительно, а потому неопределенно:

— Да уж…

Бесстрастно выслушав заверение Евдокимки в том, что восемнадцать ей уже исполнилось, полковник на ходу бросил кому-то из своего сопровождения: «Разберитесь, примите решение», и протиснулся в проем выбитой, покосившейся двери.

— Начальник штаба Гребенин, — по-белогвардейски, как это бывало в фильмах, склонил голову все тот же аристократически седеющий на висках офицер со шпалами подполковника.

— Учащаяся педагогического училища Евдокия Гайдук, — точно так же склонила голову девушка, едва удержавшись от реверанса, которому ее безуспешно пыталась обучить «классная дама» Анна Альбертовна.

— Так вы, оказывается, местная курсистка? — словно бы прочитал ее мысли Гребенин. — Похвально-похвально, юная леди… Никак воспитанница нашей неисправимой франкоманки Анны Жерми?

— А вы что, знакомы с Анной Альбертовной?!

— Как можно не быть знакомой со столь блистательной леди, единственной достойной леди на все это глубоко патриархальное местечко?

Евдокимка тут же ударилась в курсистскую лесть:

— Я вижу, что вы — тоже человек очень образованный и добрый. Так помогите же мне.

— Разве я могу позволить барышне броситься в этот кровавый ад? — повел подполковник тщательно, до синевы, выбритым подбородком в сторону поверженной санитарной кибитки. — Уже завтра, как только мы вступим в соприкосновение с противником, вы станете проклинать и меня, и свою прихоть.

— Ну, какая ж это прихоть?! Все, кто может, берется сейчас за оружие. Я тоже решила, что могу…

— Хватит, юная леди, обойдемся без дем… — запнулся Гребенин на полуслове, опасаясь назвать ее слова «демагогией». Как и всякий офицер «из бывших», он старался очень осторожно обращаться с теми немногими «интеллигентскими» словечками, которыми любили теперь щеголять пролетарии. — То есть без возвышенных речей. Хотя порывы ваши мне понятны.

«Неужели и этот откажет?! — с тревогой и какой-то наивной влюбленностью всматривалась Евдокимка в благородное холеное и по-настоящему красивое лицо Гребенина. — Нет, этот — не должен! Он слишком умен и благороден, чтобы вести себя, как тот начальник лазарета, который попросту прогнал меня, саму просьбу назвав “мерзопакостной бузой”».

Начальник штаба слишком долго тянул с ответом. Евдокимке казалось, что его молчание длится целую вечность, и из-за этого мысли ее совершенно запутались. Юная курсистка уже не столько заботилась о том, чтобы Гребенин позволил ей остаться в лазарете, сколько о том, чтобы сам он как можно дольше стоял вот так, рядом с ней, на расстоянии вытянутой руки. Дабы она и впредь могла вдыхать аромат каких-то духов, очень не похожих на солдатский одеколон всех прочих офицеров — он напоминал те духи, которыми время от времени овевала своих курсисток Анна Альбертовна. И хотя бы еще разок услышать из уст подполковника это, с особым великодушием молвленное «юная леди»!

— Видели вон там, у кибитки, тело женщины? — сквозь пелену романтического тумана долетели до нее слова начальника штаба.

— Видела. Издали, — убоялась Степная Воительница, как бы подполковник не устроил ей экзамен по поводу ранений той несчастной.

— Так вот, храни вас Господь наблюдать это вблизи. Подобные видения травмируют слабые души на всю жизнь, уж поверьте мне, старому солдату.

Гребенин повернулся, чтобы уйти, однако Евдокимка взмолилась:

— Но у меня-то душа не слабая, и никакой особой травмы там не случится.

— Так уж и никакой… — не спросил, а, скорее, усомнился подполковник.

— Кроме той, что уже случилась, — неожиданно пробормотала курсистка.

Возможно, офицера остановила именно эта, последняя, предельно загадочная фраза. Он резко повернулся и, словно на штык из-за угла, наткнулся на очаровывающий взгляд юной воительницы. Несколько мгновений они попросту не сводили друг с друга глаз.