Флорентийские маски - [60]

– Ласло, – уже более спокойным тоном обратился он к адвокату после пары минут размышлений, – у меня к тебе еще одно дело. Понимаешь, не все, что находится у нас в квартире на проспекте Либертад, принадлежит моему отцу. Есть там одна вещь, которая является только моей собственностью. Он не имеет к ней никакого отношения. Я очень хочу взять ее себе – вне зависимости от того, как пойдет и чем обернется дело о наследстве. Сделать этого я сейчас не могу. Сам знаешь, судебные приставы вместе с полицией опечатали там все двери. Мне даже войти в квартиру и то нельзя. Мне очень нужно получить разрешение, постановление или как там еще называется – в общем, распоряжение судьи, с которым я мог бы войти в квартиру и взять то, что принадлежит только мне.

В первую секунду адвокат, похоже, не понял смысла просьбы своего клиента. Ему казалось глупым отвлекать сейчас судью на то, чтобы изъять из спорного наследства какую-то небольшую долю, судя по словам Антонио, не представляющую особой ценности. Это бы только затянуло дело и отодвинуло ту минуту, когда сын актера сможет войти в собственный дом как единственный хозяин.

– Неужели это так срочно? Не мог бы ты подождать, пока судья разберется со всеми формальностями?

– Нет, не могу, – лаконично ответил Антонио.

– Ну хорошо. Завтра я подам судье прошение, но в качестве обоснования мне придется представить ему подтверждение покупки этой вещи: я имею в виду счет или чек. В противном случае не удастся доказать, что она принадлежит именно тебе.

– У меня ничего такого нет, – спокойно сказал Антонио, еще не понимая, насколько сложную задачу ставит перед своим адвокатом.

Ласло не стал торопиться с ответом. Он прикрыл лицо ладонями и несколько секунд сидел молча.

– Все равно потребуется какое-то доказательство, что эта вещь принадлежит не вам с отцом, а тебе лично. Иначе придется ждать конца судебной тяжбы.

Эти слова стали для Антонио ушатом холодной воды. Он сдержал готовые выплеснуться эмоции и, движимый столь редко проявлявшимися в нем благоразумием и осторожностью, не стал демонстрировать даже перед доверенным адвокатом, насколько беспокоит его судьба одной-единственной не названной пока вещи. Немного подумав, он рассудил так: если в суде потребуется доказательство того, что эта вещь принадлежит только ему, он сможет представить двух свидетелей, что именно он совершил эту покупку на Гаити. Нужно будет срочно связаться с Марком Харпером и Федерико Канали.

– Ласло, уж ты-то должен знать, как покупаются продаются старинные вещи. Смотришь, решаешь для себя, нужна тебе эта штука или нет, торгуешься – и забираешь. Просить чек или выяснять, откуда хозяин ее взял, сам понимаешь, как-то не принято. Вот и в этом случае у меня нет ни счетов, ни чеков. Единственное, что я могу представить, – это показания двух свидетелей покупки. А с точки зрения закона, да и любого нормального человека эта вещь не представляет никакой ценности. Я думаю, этого хватит для получения нужного постановления судьи.

– Ну, если дело обстоит именно так, – с сомнением в голосе произнес Ласло, – то, наверное, больших проблем у нас не возникнет. Давай поступим так: получишь показания свидетелей – сразу же звони мне. Мы подтвердим их подлинность и тогда подадим ходатайство судье.

В глазах Антонио вновь появился довольный блеск. Он нисколько не сомневался, что с помощью Марка и Федерико сумеет получить тот самый череп, который после смерти отца обрел для него несравненно большую ценность. Его успокаивало сознание того, что этот носатый череп был, наверное, единственным предметом, на который не распространялись претензии желающих поживиться отцовским наследством. Пусть все имущество отца достанется кому-то другому, пусть его растащат по кускам, но этот череп навсегда останется с ним и будет главным доказательством того, что вся его жизнь не была сплошной чередой глупостей и ошибок.

Федерико все же решил почтить своим присутствием собрание той ложи братства, к которой он был причислен. Мыслями он при этом все время был далеко – в Мехико; он пытался представить себе, как трудно сейчас Антонио, и не знал, как и чем помочь другу. Направляясь на собрание, он лелеял надежду, что на этот раз ему удастся найти в роскошном дворце хотя бы одного человека, способного вольно или невольно помочь ему в расследовании, которое он начал вместе с двумя друзьями. Марк на время выбыл из строя и пребывал в состоянии, судя по всему, близком к помешательству, да к тому же находился под постоянным контролем молодой жены, не знающей устали в проявлении супружеской заботы. В какой-то момент синьор Канали подумал, что сегодня Ада Маргарет вполне может оказаться среди приглашенных на собрание. «На этот раз она так легко от меня не отделается, – подумал он, – я сумею выудить из потока ее лжи хотя бы крохотное зерно истины».

Лестницы и полы в палаццо были выложены плитами из мрамора редкой красоты. Стоило присмотреться к узору под ногами, как он начинал складываться в какие-то картины, которые по мере прохождения по очередной плите разворачивались в целый сюжет – ни дать ни взять настоящее кино, спроецированное на мраморную поверхность. Федерико не отказал себе в удовольствии посмотреть это «кино», дав волю своему воображению. Когда провожатый оставил его у дверей зала приемов Великого магистра, он прислонился к стене и продолжал разглядывать плиты, выстилающие пол просторной приемной. Вскоре мраморное «кино» закрутилось с новой скоростью – в такт настроению и душевному состоянию единственного зрителя в этом огромном зале. Самая большая плита – раза в два больше остальных – лежала перед порогом двери, выходящей в соседний зал. Федерико сначала сосредоточился именно на ней. Изображение на поверхности мрамора было словно подернуто легкой дымкой из мельчайших известковых песчинок янтарного цвета. Вскоре Федерико удалось разглядеть в этом тумане контуры парусника, изрядно потрепанного бурей. Сильный ветер, начертанный на полу сверкающими кристалликами кварца, неумолимо тащил обреченное на гибель судно к прибрежным скалам. За стеной тумана Федерико не без труда рассмотрел крохотные фигурки моряков, отчаянно сражающихся за спасение корабля, а значит, и за свои жизни. Сквозь пробитый во многих местах левый борт парусника в море вываливался груз – мешки с табаком и огромные тюки хлопка. Ураганный ветер и судьба несли обреченный корабль прямо к порогу приемного зала Великого магистра.