Флоренс и Джайлс - [17]

— Я и видела-то вашего дядю один-единственный раз, барышня, — неохотно и медленно отвечала экономка. Так обычно говорят, когда не то чтобы хотят увильнуть от неприятного разговора, а скорее всеми силами стараются избежать ошибки. — Было это в Нью-Йорке, когда он нанимал меня присматривать за этим домом и за вами с мастером Джайлсом. Вам тогда четыре годика было, вот и все, что мне известно. Мы не обсуждали с ним ваше фамильное древо.

Сейчас мне пришло в голову, что можно было бы узнать больше, если бы я могла написать дяде и обо всем расспросить напрямую: кто я? кем были мои родители? О, если бы все было так просто! Но дядя строго-настрого распорядился не учить меня грамоте и вряд ли порадовался бы, обнаружив в своей утренней почте письмо, написанное моей рукой.

Не имело никакого смысла вновь расспрашивать миссис Граус. У этой простой души все было написано на лице. Она походила на Джорджа Вашингтона тем, что, как и он, совсем не умела лгать. Если бы она что-то скрывала, я догадалась бы сразу. Она ничего не рассказала мне не потому, что не хотела, а потому, что не знала. Расспросы о моих отце и матери не принесли бы ничего нового, но моя любознательность могла насторожить экономку и заставить ее задуматься, к чему бы мне все это.

К чему мне все это? Мне и самой было непонятно. Все послеобеденное время я провела в башне, не читая, а размышляя об этом. Конечно, после бессонной ночи я клевала носом. Как только голова моя падала на грудь, я просыпалась и, как безумная, неслась вниз, на случай, если пропустила появление Тео, хотя и была более чем уверена, что сегодня он точно не появится. Я не могла рисковать. Мне хотелось, чтобы Тео был здесь, и, вернувшись в башню после очередного тщетнобеганья и очередной невстречи, я вообразила, будто он здесь, и представила, как мы сидим (я в шезлонге, он в капитанском кресле напротив) и обсуждаем мою проблему.

— Вот такая история, — сказала я ему, закончив свой краткий рассказ. — Что же мне делать?

Тео потер подбородок, поднялся и, заложив руки за спину, с решительным видом начал мерить комнату длинными шагами. Наконец он остановился, взглянул на меня сверху вниз и расплылся в улыбке.

— Бумаги, — провозгласил он.

— Что ты имеешь в виду? — не поняла я.

Тео подошел ко мне, опустился на одно колено и костлявыми ручищами схватил меня за плечи:

— Как ты не понимаешь, должны же быть бумаги, документы, касающиеся тебя. На все бывают документы. И скорее всего, они где-то здесь, в Блайт-хаусе.

Выпустив меня, Тео встал, не сводя с меня глаз и ожидая реакции.

Я вскочила со стула, но тут же рухнула на него снова:

— Если только дядя не забрал их с собой в Нью-Йорк, когда внезапно уехал.

Мой воображаемый Тео пожал плечами. При этом он напоминал гигантского богомола.

— Возможно. А может, и нет. Стоит попытаться.

Я, пожалуй, обняла бы Тео, но не стала, потому что его здесь не было, а даже если бы и был, того и гляди, разразился бы новым стихотворением. Вместо этого я выглянула на пустынную аллею, на которой так и не появилась угловатая фигура, и, почувствовав, что скучаю еще сильнее, тем самым поблагодарила Тео за помощь.

Тео был прав. Хотя из-за своего воспитания я была наивной и неискушенной в делах, из книг мне было известно, что любой человек, кем бы он ни был, непременно где-нибудь записан. Наверняка и я была зафиксирована в бумагах, как и все прочие. Все, что от меня требовалось, — разыскать эти записи. Блайт-хаус — громадный дом, но в нем не так уж много мест, где могут храниться документы.

На следующее же утро я начала поиски с библиотеки, потому что там было множество бумаг. Я искала что-нибудь, что определенно было бы не книгой — возможно, папку или какой-то гроссбух. Вас может удивить, что за четыре года, что я обживала библиотеку, мне ни разу не подвернулось под руку что-либо подобное, но прошу не забывать, что, во-первых, помещение было просто необъятным, а во-вторых, до сих пор меня интересовали здесь только книги, и ничего, кроме книг.

Ну что ж, я безрезультатно целую неделю лишала себя утреннего библиотечного чтения. Я излазила всю огромную комнату, перевернула ее вверх дном, сняла с полок, кажется, каждую книгу и все их хорошенько перетрясла, в надежде, что выпадет какой-нибудь спрятанный документ. Ничего не было. Я до тошноты и головокружения налазилась вверх и вниз по стремянкам, надышалась пылью так, что распух нос и разболелась голова, но ничего не нашла.

После обеда я, нахохлившись, отсиживалась в башне, слишком рассеянная, чтобы читать, и до слез всматривалась в заснеженный пейзаж за окном, будто надеялась увидеть там подсказку, ключ к тому, где могут быть нужные мне документы. В конце концов мне стало понятно, что хоть дядя, покидая Блайт-хаус, пренебрежительно отнесся к книгам, но документы наверняка взял с собой. Найти их в доме не было никакой надежды.

А потом — в тот день, когда у меня совсем уже опустились руки и я почти перестала думать о своем расследовании, — случай подбросил возможный ответ на мои вопросы. Я зацепилась за гвоздь, торчавший из библиотечной стремянки, и порвала чулок, а это была моя последняя пара, а значит, отличный предлог, чтобы съездить в город. Мы, дети, выбирались туда очень редко, всего раза два или три в год, вот я и подумала, что уговорю миссис Граус отправить меня туда с Джоном. Мне так хотелось отвлечься от тягостного одиночества последних дней.