Флобер - [27]
Путешествие по Нилу длится почти четыре месяца до самого июня. Друзья поднимаются вверх по течению реки до второго порога, к которому приплывают 22 марта. Затем надо возвращаться назад, поскольку дальше река не была судоходной. Чем же занимаются молодые люди во время столь долгого плавания по реке? Флобер пишет, Максим фотографирует. Впрочем, он привезет из этого путешествия отличные негативы, которые дают представление о том, каким был Средний Восток в середине XIX века. Они будут напечатаны в одной книге. Друзья также охотились. Подобный вид развлечения пришелся Гюставу по вкусу. К тому же это было полезное занятие, поскольку охотничьи трофеи служили источником питания и даже шли на продажу. Служивший им переводчиком, наполовину итальянец, наполовину араб, Жозеф Бришетти вызвался готовить пойманную дичь.
Гюстав тем временем все еще переживал в душе по поводу провала «Искушения святого Антония». Он постоянно задавал себе один и тот же вопрос: кто же, в самом деле, прав? Он или двое его друзей? Однажды, рассказывает Максим Дюкан, где-то в районе Верхнего Нила Флобер воскликнет: «Эврика! Эврика! Я нашел! И я назову ее Эмма Бовари!»[123]
Так начался долгий процесс вынашивания творческого замысла.
Нужно ли было Флоберу предпринимать это путешествие, чтобы прийти к такому решению? В непривычной обстановке на берегах Нила, среди природной красоты и исторических памятников картина Круассе представлялась ему в романтическом ореоле. Он соскучился по матери — по крайней мере он так писал ей. Он задает множество вопросов себе самому: «Сидя на корме корабля и наблюдая за текущей водой, я с пристрастием копаюсь в своем прошлом. Неужели я подошел вплотную к новому периоду жизни? Или к полному краху? Я прощаюсь с прошлым с мыслями о будущем. Я ничего там не вижу. Ничего. У меня нет никаких планов и проектов на будущее, ни одной светлой мысли и, что самое плохое, никаких амбиций»[124].
Эти слова совсем не вяжутся с образом писателя, который готовится написать самую главную книгу в своей писательской карьере…
На обратном пути друзья останавливаются в Луксоре и задерживаются там на две недели. Прошло уже полгода с того дня, как они отправились в путешествие. Флоберу уже начинает все надоедать. Трудности обмена письмами с матерью, поскольку почтовая связь была крайне медленной, действуют ему на нервы и отравляют путешествие. Ему видится, как мать сидит «опершись на локоть и подперев кулаком подбородок» (точно такое же описание можно прочитать на страницах «Госпожи Бовари» по поводу средневековой красавицы, ожидающей возвращения своего рыцаря из Крестового похода). Она рассматривает лежащую перед ней географическую карту, «которая представляется ей пустынным пространством, где затерялись следы ее сына»[125].
Тоскуя по дому и родным, Гюстав ощущает непреодолимое желание взяться за перо и бумагу. Путешествие на Восток было для него пусть волшебным, но выходившим за рамки его обычной жизни событием. По его окончании Флобера снова ждала привычная жизнь одинокого отшельника. У верующих людей интенсивность религиозных чувств может меняться на протяжении жизни. Искусство и литература — единственная религия Флобера. Его сердце навсегда принадлежит только ей одной.
Друзья возвращаются в Эсну и останавливаются на ночлег у Кучук. «Как это печально, — пишет он Буйе, — она болела и сильно изменилась. Я занимался с ней любовью только один раз. Я долго смотрел на нее, чтобы запомнить навсегда». Далее он добавляет, глядя на Красное море: «Всегда грустно уезжать из того места, куда не вернешься никогда. Вот из-за этой грусти, возможно, и стоит отправляться в путешествие»[126].
Это путешествие — не только длительная творческая командировка, а еще и «туризм» (Флобер пользовался в письмах этим заимствованным из английского языка словом, вошедшим на тот момент в обиход всего лишь с десяток лет и не утратившим своего значения до наших дней). Статус путешественника ко многому обязывал. Вот почему Гюстав стремился обессмертить лучшие моменты поездки и исписывал множество страниц в путевом дневнике.
Далее путь друзей лежит через Бейрут в Иерусалим, куда они отправляются на лошадях. Это путешествие нельзя назвать паломническим. 20 августа Флобер пишет Луи Буйе из Иерусалима длинное письмо. Оно заслуживает того, чтобы подробно пересказать его. Автору не понравилось, в каком состоянии пребывал этот город — он называет его «окруженным крепостными стенами местом для хранения черепов и костей предков». Его тошнит от стоящей вокруг вони, и в особенности ему претит царящая в нем отравляющая атмосфера. «Здесь много дерьма и руин. Армяне проклинают греков, которые ненавидят римлян, а последние, в свою очередь, предают анафеме коптов. Все это было бы смешно, если бы не было так грустно». Нельзя отказать ему в некоторой проницательности. «Что же касается религии, то она представляет собой жалкое зрелище. Уродливы не только церкви, но торговля позорит и выставляет на посмешище святые места: „Здесь водится всякая чертовщина, выражающаяся в лицемерии, алчности, фальсификации, цинизме, вот только святости нет в помине“
