Флибустьеры - [3]

— Это хорошенькая сумма, сто унций, кабальерос, с ними даже тот, кто не красивее черта, может смирить самую гордую красавицу. Ну-ка, кто держит?

— Ба-а! — сказал только что подошедший леперо, строя презрительную мину. — Великая вещь сто унций! Если бы вы не обыграли меня до последнего гроша, Тио-Лукас, я бы поддержал их, да.

— Я сам был просто в отчаянии, сеньор Кукарес, — отвечал, разводя руками и наклоняя голову, банкомет, — правда, счастье в тот раз совсем не благоприятствовало вам. Но я был бы счастлив, если бы вы не отказались взять у меня одну унцию.

— Вы шутите, — гордо выпрямляясь, отвечал леперо. — Сеньор Тио-Лукас, оставьте у себя свое золото и не заботьтесь обо мне. Когда мне понадобятся деньги, я сумею достать столько, сколько мне нужно. Однако, — добавил он с самой изысканной вежливостью, — я, тем не менее, считаю своим долгом поблагодарить вас за ваше щедрое предложение.

И с этими словами он протянул банкиру через стол руку, которую тот пожал самым любезным образом.

Леперо воспользовался этим моментом, чтобы схватить свободной рукой столбик золотых монет унций в двадцать, стоявший к нему ближе всего.

По лицу Тио-Лукаса пробежала гримаса, но он притворился, что ничего не видал.

После этого обмена взаимными любезностями на минуту воцарилось молчание.

Окружавшие зрители не пропустили ничего из того, что произошло перед их глазами. Любопытство их разгорелось; они ждали, чем все это кончится.

Кукарес первый нарушил это молчание.

— Ах! — воскликнул он, ударив себя по лбу. — Ведь я, Пресвятая Богородица, помилуй нас, совсем потерял голову!

— Как это так, кабальеро? — спросил несколько смущенный Тио-Лукас.

— Да очень просто, — отвечал Кукарес, — я, кажется, только что сказал, что проиграл вам все деньги?

— Да, вы говорили, и эти кабальерос слышали ваши слова, и я также. Вы сказали, что проигрались до последнего гроша, это ваше собственное выражение.

— Помню, помню! Вот это-то и взбесило меня.

— Как так! — воскликнул банкир с деланным изумлением. — Вас бесит то, что я выиграл?

— Вовсе нет! Вовсе нет!

— Так что же?

— Карамба! Меня бесит то, что я ошибся, и у меня осталось еще несколько унций.

— Неужели?

— Вот смотрите.

Леперо порылся у себя в кармане и с самым наивным изумлением вытащил перед глазами банкира только что украденное у него золото. Банкир остался совершенно равнодушен.

— Возможно ли это? — проговорил он.

— Что такое? — спросил леперо, устремляя на него сверкающий взгляд.

— Возможно ли, сеньор Кукарес, что у вас вдруг таким удивительным образом пропала память.

— Ну, это все равно. Она теперь вновь вернулась, и мы можем продолжать игру.

— Отлично, ставлю сто унций. Вы согласны?

— Нет, не согласен, у меня нет такой суммы.

— Поищите, может быть, найдете.

— Это бесполезно, я знаю, что у меня ее нет.

— Очень досадно.

— Почему?

— Потому что я дал себе слово никогда не ставить меньше.

— Так что вы не желаете держать двадцать унций?

— Не могу, у меня все пропадает по двадцать унций, как только я их поставлю.

— Гм! — отвечал леперо. — В ваших словах, сеньор Тио-Лукас, заключается скрытый намек на что-то!

Банкир не успел ответить. У стола остановился человек лет тридцати на великолепной вороной лошади. Некоторое время он стоял молча, небрежно куря пахитоску и слушая, чем кончится разговор банкира и леперо.

— Ну, идет на сто унций! — вдруг вскрикнул он и грудью своего коня проложил себе дорогу к самому столу, на который бросил полный золота кошелек.

И банкир и леперо сразу подняли головы.

— Вот карты, кабальеро, — поспешно заговорил банкир, обрадовавшись случаю, который избавлял его от небезопасного собеседника.

Кукарес поднял плечи и с презрением поглядел на вновь пришедшего.

— О! — проговорил он вполголоса. — Тигреро. Уж не к Аните ли он приехал? Я узнаю.

И он тихо стал приближаться к всаднику и вскоре очутился возле него.

Загорелое лицо всадника было полно сознания собственного достоинства и превосходства над окружающими. Взгляд, казалось, обладал чарующей силой, но общее выражение было открытое и решительное.

Весь его необычайно богатый костюм сверкал золотом и бриллиантами.

На голове его красовалась сидевшая немного набок мягкая фетровая шляпа с широкими, красиво изогнутыми полями, обшитыми тонким золотым шнуром. Короткий кафтан из синего сукна, покрытый серебряным шитьем, был распахнут и открывал нежной белизны рубашку, ворот которой стягивал шелковый галстук, захваченный золотым кольцом с крупными бриллиантами. Он был подпоясан широким красным шелковым поясом, по лампасам его панталон блестели толстые золотые шнуры с бахромой, ниже у колен они были застегнуты на несколько бриллиантовых пуговиц. На ногах у него были вышитые золотом мексиканские сапоги из мягкого желтого сафьяна, на плечо был живописно закинут голубой шитый золотом плащ.

Конь вполне подходил своему всаднику. Это был красивый нервный мустанг с небольшой, словно выточенной головкой, умными горячими глазами, тонкими трепещущими ноздрями и тонкими ногами. Нечего и говорить, что уздечка и седло отличались такой роскошью и изяществом украшений, о которых в Европе не имеют и понятия.