Флейта Аарона. Тень в розовом саду. Прусский офицер. Солнце - [17]

После общих приветствий она скинула шубку и села рядом с Джулией.

— Как вы поживаете, дорогая? — спросила она ее.

— Я вполне счастлива, Кларисса, — ответила Джулия, улыбаясь своей ничего не значащей улыбкой.

Пианола перестала играть, и поднялся общий непринужденный разговор.

Джим, ерзая, сидел в своем кресле и мрачно поглядывал на гостей со злобным выражением китайского дракона.

— Полно вам ребячиться, — обратился к нему Лилли. — В вас шесть футов росту, вы были кавалерийским офицером, сражались в двух войнах, а теперь не стыдитесь, как ребенок, плакаться, что вас не любят.

Джим, всегда готовый в мрачному шутовству, повернулся к Лилли и, оскалив зубы улыбкой, вежливым тоном произнес:

— Дорогой мой, вы так хорошо знаете, что можно и чего нельзя, что вам следовало бы стать пастором или таможенным досмотрщиком.

Затем он резко повернулся в кресле и увидел Клариссу, которая сидела на кушетке у ног Джулии, положив ей на колени свою обнаженную выше локтя белую руку. Джим выпятил губы и уставился на нее. Прическа ее распустилась, так что густые каштановые волосы обильными прядями спускались на плечи. Лицо было бледно. Верхняя губа по-детски вздернута кверху, что придавало выражению лица наивную страстность. В ушах краснели кровавые капли рубиновых серег.

— Положительно она мне нравится, — громко сказал Джим. — А как фамилия ее мужа?

— Мистер Броунинг. Будьте повежливее со своей гостьей, — остановила его Джозефина.

— Вы спрашиваете про моего мужа? — раздался мелодичный голос Клариссы. — Да, у меня есть муж.

— И двое прелестных детей, — добавил Роберт.

Джим, любуясь Клариссой, подошел к ней поближе.

— И тем не менее вы очень мне нравитесь! — повторил он.

— Благодарю вас, я в этом не сомневаюсь, — спокойно ответила она.

Остальные присутствующие добродушно смеялись этой выходке, развалясь в креслах и потягивая из рюмок крепкое кюрассо, жуя сандвичи или попыхивая папиросой. Один Аарон Сиссон сидел выпрямившись и с недоумением наблюдая происходящее. Джозефина украдкой следила за ним, а ее остроконечный язычок то и дело взволнованно пробегал по ее крупным губам.

— А я не сомневаюсь в том, что никому до этого нет дела! — сказала она. — Пожалуйста, Джим, перестаньте дурачиться, иначе все уйдут отсюда!

Джим поглядел на нее сузившимися от гнева глазами. Самый голос ее стал ненавистен ему. Она выдержала его долгий взгляд и вызывающе спокойно затянулась папироской. Роберт следил за ними обоими.

Не докурив папиросу и бросив ее в пепельницу, Джозефина обратилась к Аарону:

— Лучше расскажите нам что-нибудь о себе, мистер Сиссон, — сказала она. — Нравится ли вам Лондон?

— Я люблю Лондон, — ответил Аарон.

Последовал ряд обычных вопросов: — Где живете? — В Блумсбери. — Много ли у вас знакомых? — Никого, кроме одного музыканта в оркестре. — Как удалось получить место? — Через театрального агента. И т. д., и т. п.

— Чего вы ждете от движения среди шахтеров? — спросил Джим, давая новое направление разговору.

— Я? — удивился Сиссон. — Я ничего не жду от него.

— Полагаете ли вы, что они восстанут против правительства?

— С какой целью?

— Ради национализации промышленности.

— Когда-нибудь, вероятно, это произойдет.

— А выйдут ли они сражаться на улицах?

— Сражаться?

— Да.

Аарон спокойно улыбнулся.

— А ради чего стали бы они сражаться? — скептически спросил он.

— Как ради чего? Разве им не из-за чего бороться? — вскипела Джозефина. — Разве прочный мир, свобода и победа над этим насквозь прогнившим общественным строем не стоят того, чтобы сражаться ради них?

Аарон тихо посмеивался, качая головой.

— Вам не следовало бы спрашивать меня об этом, — ответил он с горечью. — Я только что ушел от них, потому что они занимаются только парламентским крючкотворством.

— Но будут же они действовать? — все тем же тоном продолжала Джозефина.

— Действовать? — переспросил Аарон. — Что вы называете «действовать»?

— Опрокинуть правительство и взять управление страной в свои руки.

— Когда-нибудь это, может быть, и случится, — холодно ответил Аарон.

— Я только и жду, чтобы они выступили, — с жаром говорила Джозефина. — Надеюсь, устроят же они когда-нибудь кровавую революцию.

Все с удивлением взглянули на нее. Ее темные брови насупились. В своем черно-серебряном платье она могла показаться настоящим воплощением грядущих социальных потрясений.

— Почему же непременно кровавую? — спросил Роберт.

— Да, кровавую! Я не верю в бескровные революции, — уверенно сказала Джозефина. — С каким восторгом я бы ее встретила! Я сама пошла бы впереди с красным флагом.

— Это было бы безумством, — сказала Тэнни.

— Мне хотелось бы увидеть настоящий уличный бой, — с загоревшимися глазами подхватила Джозефина.

— Однако, — остановил ее Роберт, разве вам не кажется, что мы досыта нагляделись таких вещей во время войны? И разве мы не убедились, что это занятие глупое и ни к чему не приводит?

— Да, но гражданская война — это совсем другое дело. Мне не доставило бы никакого удовольствия драться с немцами. А гражданская война совсем не то!

— Джозефина права, — высказал свое мнение Джим.

— Как вы не понимаете, — вскипела Джозефина. — В гражданской войне вы чувствуете, по крайней мере, что делаете дело.