Флейшман в беде - [5]

Эти вопросы на самом деле были не о Тоби. Они были о том, насколько люди видят, что происходит рядом, сколько всего они не замечают, кто еще скоро объявит о разводе и существуют ли в собственном браке собеседника некие подводные течения, которые и его в конце концов погубят. Мы страшно поссорились с женой прямо в годовщину свадьбы – значит ли это, что мы разведемся? Может, мы слишком часто спорим? Хватает ли нам секса? Не занимаются ли сексом все остальные супружеские пары гораздо чаще нас? Может ли развод случиться через полгода после того, как ты рассеянно поцеловал руку своей жене на бат-мицве? «Слишком несчастен» – это какое именно количество несчастья?

«Слишком несчастен» – это какое именно количество несчастья?

Рано или поздно Тоби перестанет быть свежеразведенным мужем, но этих вопросов он не забудет никогда. Не забудет, как люди спрашивали, якобы проявляя сочувствие к нему, а на самом деле тревожась о собственном будущем.

Начало лета прошло как в тумане. Он пытался обрести равновесие в этом незнакомом мире, где его жизнь буквально во всех аспектах чуточку – и в то же время колоссально – изменилась. Он по-прежнему спал, но один и в другой кровати. Он ужинал с детьми, как всегда, – Рэйчел уже много лет не возвращалась в будни раньше восьми-девяти вечера, – но после ужина отводил их на старую квартиру и шел пешком девятнадцать кварталов до своей новой. Пройдоха Дональд Бартак сказал Тоби, что его, Бартака, повышают до главврача по внутренним болезням и что он выдвигает кандидатуру Тоби на должность заведующего подразделением гепатологии в отделении гастроэнтерологии. Это случится, как только нынешняя заведующая гепатологией, Филиппа Ландон, перейдет на освободившееся место Бартака. У Тоби не нашлось никого, кому первому он хотел бы поведать эту новость. Он подумал, не позвонить ли мне или Сету, но это выглядело как-то очень жалко – неужели у него нет нормальных близких людей? Он чуть не позвонил своим родителям в Лос-Анджелес, но из-за разницы во времени там сейчас было пять утра. Потом он стал решать, следует ли сообщить эту новость Рэйчел. (Он ей сказал, но потом, когда отводил детей, и она улыбнулась одними губами. Она больше не притворялась, что интересуется его карьерой.)

Но сейчас, в конце июля, когда лето приближалось ко второй базе, Тоби снова ощутил землю под ногами. По крайней мере, он выработал четкий распорядок. Он делал успехи. Он адаптировался. Он привык готовить на троих, а не на четверых. Он учился говорить «я» вместо «мы», когда его приглашали на барбекю и коктейли, что случалось нечасто. Он снова стал ходить на долгие прогулки и научился отгонять мысль, что должен кому-то сообщать, куда идет и когда вернется. Да, он определенно делал успехи, кроме вот таких моментов, как сейчас, в разговоре с Сынди. Раньше он был для всех Сынди мира сего все равно что муха на стене; побочное явление своей семьи, муж преуспевающей Рэйчел, отец общительной Ханны или симпатичного Солли, или «эй, вы ведь доктор, не посмотрите, что это у меня тут такое вскочило?». А теперь он стал отдельным человеком, и люди по правде хотели с ним разговаривать. В результате развода он каким-то образом обрел душу.

Сынди дожидалась его ответов. Она обшаривала глазами его лицо – так актеры, играющие в мыльной опере, смотрят друг на друга за миг до рекламной паузы. Он знал, чего она от него ждет. Он работал над собой, чтобы не кидаться каждый раз заполнять эту паузу; работал над тем, чтобы ответственность за дискомфорт от паузы легла на того, кто его допрашивает. Карла, его психотерапевт, старалась научить его сосуществовать с некомфортными чувствами. Он, в свою очередь, старался научить тех, кто выкачивал из него информацию, сосуществовать с некомфортными чувствами.

Но было и еще кое-что. Невозможно говорить о разводе и не рассказывать ужасные вещи про своего бывшего или бывшую. А Тоби не хотел этого делать. Он ощущал странную потребность – вести себя дипломатично. Школа была полем битвы, и он знал, что проще простого будет перетянуть людей на свою сторону. Он знал, что мог бы рассказывать про неуравновешенность Рэйчел, ее вспышки гнева, истерики, нежелание участвовать в жизни детей. Он мог бы говорить вещи вроде «Вы ведь наверняка заметили, что она никогда не ходит на родительские собрания». Но не хотел. Он не хотел портить имидж Рэйчел в школе – мешал инстинкт защитника, от которого Тоби до сих пор не избавился. Да, она чудовище, но ведь она всегда была чудовищем, она – его чудовище, ведь пока что на нее не заявил права никто другой, пока развод не был завершен официально и она все еще преследовала Тоби, как призрак.

Сынди сделала шаг к нему. При его росте – всего пять футов пять дюймов[1] – она была на целую голову выше и притом слишком худа для любой женщины вообще. Лицо с крупными чертами до отказа напичкано ботоксом и гиалуронкой. Заботу и беспокойство о Тоби она выражала, качая головой из стороны в сторону и преувеличенно пуча губы. Выразительность лица Сынди слегка страдала из-за полной неподвижности лба – он был такой все время, сколько Тоби ее знал. Когда она была счастлива, ее лицо выглядело точно так же.