Флэшмен под каблуком - [76]

Я отказывался верить самому себе: это, должно быть, ночной кошмар, и вовсе не Стюарт сидит напротив меня в черном сюртуке и щеголеватом галстуке, и это ненастоящее шампанское я пью при свете коптящих ламп, освещающих сгрудившихся в крошечной каюте людей, которые, затаив дыхание, слушают рассказ о том, как я выбил Альфреда Минна в «Лордс». Мы поднимали тосты за королеву, будто нет тут никаких пиратов и мы не в сердце зловонной реки на Борнео, а Брук обрезал сигары и передавал их по кругу, пока слуга-малаец разносил портвейн. Я не мог заставить себя поверить, что вокруг нас флот из сампанов и «разведчиков» с экипажем из даяков, «смоляных курток» и других самых разных дикарей и что завтра нам вновь предстоит пройти сквозь ад, пережитый в Патусане. Все казалось таким туманным, расплывчатым и нереальным, и, выхлестав бутылку теплого шампанского и с пинту портвейна, из-за стола я поднялся таким же трезвым, как сел за него.

Зато утром реальность вступила в свои права – утром того последнего кошмарного дня на Скранге. Как по волшебству, прямо перед рассветом тучи рассеялись, и в лучах солнца перед нами открылась темная маслянистая водная гладь, обрамленная оливковыми стенами джунглей. Жара стояла невыносимая; лес на время относительно затих, зато можно было буквально ощутить, как от флота плывут по душному воздуху волны беспокойства. И виновато было не только предсказание Брука, что нас ждет последняя битва – полагаю, все понимали: если мы не решим дела с пиратами, скрывающимися где-то впереди, то просто не сможем идти дальше из-за усталости, и нашей экспедиции останется только ползти вспять, вниз по реке. Своего рода дикое отчаяние овладело людьми. Стюарт вертелся от нетерпения, сидя рядом со мной в лодке Пейтинги, он то доставал пистолет, то снова совал его за пояс, и так без конца; даже Пейтинги был натянут как струна, рявкая на своих лингов и теребя рыжую бороду. О моем состоянии можете догадаться сами.

Наш героический мальчик, ясное дело, был, как всегда, бодр и деятелен. Оседлав нос «Веселого Холостяка», он, провожая разведывательные суда, размахивал соломенной шляпой, отдавал команды и отпускал шуточки, от которых кого угодно могло стошнить.

– Они там, старина! – кричит он Пейтинги. – Все в порядке. Ты, видать, не чуешь их, зато я чую. Сцепимся с ними самое позднее после полудня, если не раньше. Так что держи ухо востро и не отрывайся от следующего за тобой «разведчика» дальше, чем на пистолетный выстрел, слышишь?

– Ага, – говорит Пейтинги. – Не нрравится мне это, Джей Би. Спокойно слишком. А если они затаились в каком-нибудь из прритоков?

– «Королеву Сулу» не спрячешь, – отзывается Брук. – Ей придется держаться главного фарватера, и то на мель сядет того гляди. Вот наша главная цель – возьмем ее и начисто срубим змее голову. Вот, держи-ка манго, – и он бросил плод Пейтинги. – Не забивай себе башку притоками. Как только заметишь паровой бриг, поднимай синий фонарь и стой на месте. Остальное за нами.

Пейтинги пробурчал что-то про засады в узких местах, но Брук рассмеялся и посоветовал ему прекратить нытье:

– Помнишь того парня, первого твоего врага? – говорит. – Ну вот, разве кучка пиратов способна сравниться с ним? Вперед, старина, и удачи.

Он помахал нам на прощание, и мы пошли, подгоняемые веслами, к ближайшему повороту. Остальные «разведчики» следовали за нами в кильватер, а пинаса «Дидоны» и «Веселый Холостяк» возглавляли основные силы. Я поинтересовался у Стюарта, кого имел в виду Брук, говоря о первом противнике Пейтинги, и тот залился смехом.

– Это был Наполеон. Вы разве не знали? Пейтинги участвовал на стороне турецкой армии в Битве при Пирамидах, не так ли, старик?[99]

– Ага, – буркнул Пейтинги. – И был бит так, что мало не покажется. Но знаешь, Стюарт, даже тогда мне было легче, чем сегодня. – Он заворочался и оперся на карронаду[100], чтобы обозреть из-под ладони окрестности. – Что-то здесь не так, нутрром чую. Пррислушайтесь.

Мы навострили уши, но, помимо плеска весел, птичьих криков и гудения насекомых, у берега не было слышно ни звука. Река была пуста, и окружающие нас джунгли, насколько можно судить, тоже.

– Не слышу ничего необычного, – говорит Стюарт.

– Вот именно, – отвечает Пейтинги. – Никаких боевых гонгов – а ведь всю эту неделю напрролет мы только их и слышали. С какой это стати они заткнулись?

– Понятия не имею, – пожал плечами Стюарт. – Но разве это не добрый знак?

– Спрроси лучше вечерром, – говорит Пейтинги. – Надеюсь, тогда я тебе скажу.

Его беспокойство подействовало на меня заразительно, поскольку я знал, что у него, как у всякого старого воина, отличное чутье, и когда такой человек начинает дергаться – смотри в оба. Мне живо припомнилось, как сержант Хадсон почуял опасность на пустынной джелалабадской дороге – и оказался прав, вопреки всем очевидным признакам. А теперь вот Пейтинги ведет себя так же: вертит головой, хмурится, время от времени привстает, пытаясь рассмотреть что-то за непроницаемой стеной джунглей, поглядывает на небо, теребит баки. Мне это действовало на нервы, как и Стюарту, хотя ни малейших признаков опасности не наблюдалось: миля за милей, мы неспешно поднимались по спокойной реке, залитой ярким светом; и после очередной красивой излучины глазам нашим не открывалось ничего, кроме темных вод совершенно пустынного потока. Воздух был чист и неподвижен; плеск соскользнувшего в воду аллигатора – и мы хватаемся за револьверы, птичья трель, долетевшая с противоположного берега – и наши головы уже поворачиваются в другую сторону. Даже не знаю другого места, где еще чувствуешь себя таким голым и беззащитным, как на пустынной реке в джунглях, когда тебя со всех сторон обступает древний враждебный лес. Это как в «Лордс», только нет павильона, где можно укрыться.