Флэшмен под каблуком - [60]

, как моя сестренка Агнес, или наша Мэри, которая еще менее симпатична, но все-таки сложена не так уж дурно, или…..[77] Ах, милые мои сестрицы, нам уже никогда не свидеться! Если бы вы только знали и могли посочувствовать мне в горе! Где же Г.? Дон С. прислал мне в каюту большой букет тропических цветов. Они такие милые, но совершенно безвкусные.

[Конец выдержки, служащей примером крайнего бесстыдства, лицемерия и самомнения! – Г. де Р.]

VI

С вечерним приливом следующего дня мы направились вниз по течению реки Кучинг. Разномастная флотилия судов проследовала мимо разведенного бона и заскользила в сумерках меж поросших джунглями берегов к открытому морю. Как Бруку это удалось, не знаю – наверное, в его или Кеппела дневниках вы найдете, как они смогли собрать, вооружить и снарядить этот пестрый флот почти из восьмидесяти судов, несущий совершенно невообразимую толпу из пиратов, дикарей и чокнутых, и вывести его в Китайское море, словно на какую-нибудь ч-ву регату. Я сам точно сказать не могу, потому как всю ночь и весь день в доках Кучинга творилось настоящее светопреставление, в котором, будучи новичком, я играл не самую заметную роль.

Но сохранились привычные для меня обрывки воспоминаний. Помню, как обливающиеся потом малайцы подводят длинные боевые прао с седловатыми палубами и лесом весел к причалу, и туземные союзники устремляются на борт – гомонящая, полуголая орда даяков, кто в килтах и саронгах, кто в набедренных повязках и леггинсах, некоторые в тюрбанах и с перьями в волосах, но все до одного страшные и оскаленные, до зубов вооруженные своими сумпитанами, стрелами, крисами и копьями. Хоть французов пугай.

Потом пошли малайские меченосцы, грузившиеся на сампаны: крупные плосколицые мерзавцы с ружьями и заткнутыми за пояс жуткими кампиланами – тесаками с прямым лезвием. Английские матросы в парусиновых куртках, брюках и соломенных шляпах, утирая струящийся по раскрасневшимся лицам пот, грузятся в пинасу с «Дидоны», горланя «Виски, Джонни!». Молчаливые китайские пушкари устанавливают на носах сампанов и баркасов легкие пушки и размещают бочонки с порохом и фитили; поджарые, с оливковой кожей пираты-линга располагаются на разведывательных судах Пейтинги – любопытные это были штуки, похожие на университетские спортивные лодки: с тонкими бортами, длинные и узкие, как игла, с тремя десятками весел, способными перемещать их по воде со скоростью бегущего человека. За ними шли прочие суда: длинные, элегантные прао, пинаса с «Дидоны», катера, баркасы и каноэ, шлюп «Веселый Холостяк» – флагманский корабль самого Брука и, конечно, венец флотилии – ост-индский колесный пароход «Флегетон» со своим массивным колесом, платформой и трубой, извергающей клубы дыма. Они покрыли собой всю реку, заполонив ее переплетением весел, канатов и прочей ерунды, и посреди этого гремел несмолкающий хор проклятий и команд на полудюжине различных языков – впечатление создавалось такое, что ты угодил на пикник свихнувшихся лодочников.

Их арсенал заставил бы биться в истерике любого оружейника: помимо уже упомянутых мной орудий, имелись луки и стрелы, всех сортов мечи, топоры, копья, современные нарезные ружья, многоствольные револьверы, седельные пистолеты, игольчатые винтовки, фантастически изогнутые китайские кремневые мушкеты, шестифунтовые морские пушки и даже пусковые станки для ракет Конгрива, примостившиеся на баках трех прао. «Господь, сохрани того, кто окажется на пути этого сборища», – думал я. Такое нечасто увидишь: вот английский морской офицер в кителе и зюйдвестке проверяет механизмы своей пары Мантонов[78], его морячки острят кортики с медными рукоятками, а в шаге от них шайка весело переговаривающихся даяков макает свои ч-вы дротики в кипящий котел с ядом раджуна.

– Давай-ка убедимся, не забыл ли ты продуть свою пукалку, Джонни! – кричит один из матросов и подкидывает вверх, ярдов на двадцать, пробку от шампанского, привязанную на леске; один из ухмыляющихся дикарей сует в сумпитан стрелу, подносит оружие ко рту – и через миг пробка уже болтается на леске, пробитая иглой длиной в фут.

– Г-ди И-се! – присвистывает матрос, – только не направляй свою трек – тую штуку мне в зад, ладно?

Остальные хлопают даяку и предлагают сменять на него своего пушкаря.

Так что можете сами судить, что за армию вывел Джеймс Брук из Кучинга в море утром 5 августа 1844 года, и если вы, подобно мне, печально качали головой при виде этого разношерстного сброда, собравшегося у доков, то вам предстоит присвистнуть от удивления, наблюдая, как флотилия организованно и бесшумно рассекает воды Китайского моря в первых лучах рассвета. Никогда не забуду этой картины: пурпурные волны, подгоняемые утренним ветерком; с правой стороны от нас, не далее чем в кабельтове, покрытые мангровыми зарослями берега; первые ослепительные солнечные лучи превращают море в кипящее серебряное озеро, которое вспарывают носы наших кораблей, обращенные на восток.

Впереди шли разведывательные лодки. Десять из них сформировали перпендикулярную линию длиной в милю; казалось, они скользят над водой, отталкиваясь от нее тонкими усиками своих весел. За ними сдвоенной колонной следуют прао – паруса развернуты, а мощные весла взбивают воду, – таща на буксире мелкие сампаны и пироги. Пинаса «Дидоны» и «Веселый Холостяк» идут под парусами, а позади, замыкая строй, пыхтит «Флегетон», поднимая колесом тучи брызг. Под навесом парохода царственно прохаживается Брук, повелитель всего обозримого, и ведет беседу с восхищенным Флэши. Последний оказался там вовсе не потому, что искал его общества – просто поразмыслив, я пришел к выводу, что безопаснее всего будет держаться рядом с Бруком, на борту самого крупного из имеющихся судов. Что-то подсказывало мне: если кого первого отправят вперед ногами, то явно не Брука, а кормежка тут уж наверняка будет самой лучшей. Так что я в лучшем своем стиле стал подхалимничать перед ним, он же в ответ заморил меня скукой едва не до смерти.