Флэшмен под каблуком - [48]

Но это, разумеется, только с одной точки зрения – с точки зрения Элспет. Кстати, то, что первоначально я встал именно на нее, не свидетельствует ли в мою пользу, как не такого уж, в конце концов, эгоиста? Что по-настоящему заставляло меня кипеть от гнева, так это стыд и поруганная гордость. Моя жена – благоверная доблестного героя Флэши – украдена грязным распутным ниггером с итонским дипломом, который кувыркается с ней сейчас как душеньке его угодно, а я сижу и ничего не могу поделать! Б-г мой, он наставляет мне рога, как, быть может, уже раз двадцать до этого – приятная мысль, не правда ли? – да и кто сказал, что она не поехала с ним по своей воле? Но нет, какой бы вертихвосткой и дурой она ни была, это для нее слишком. Да, за ней и Соломоном придется отправляться в погоню, к тому же напрасную – в те первые часы, как видите, я был уверен, что она пропала с концами: Качик прав и у нас нет ни единого шанса. И что далее? Месяцы, возможно, годы, пройдут в бесплодных поисках приличия ради; затраты, опасности – а в итоге приеду я домой и в ответ на расспросы буду отвечать: «Ах, ее, знаете ли, похитили на Востоке. Нет, никто так и не узнал, что с ней сталось». Б-же, я сделаюсь посмешищем для всей страны: «тот самый Флэши, чью жену увел миллионер-полукровка… Близкий друг семьи, кстати… Да, говорят, украл, но кто знает? Может, она немного устала от старины Флэши, а? Решила отведать восточного барашка для разнообразия, ха-ха!»

Стиснув зубы, я проклинал тот день, когда впервые увидел ее, но сильнее всех иных чувств была ненависть к Соломону – такой ярости мне не приходилось питать еще ни к одному живому созданию. Это все он мне устроил – нет казни слишком жестокой для этой жирной крысы, только вот очень мало шансов исполнить приговор, насколько можно судить на данный момент. Я бессилен, дон же тем временем, этот пр-тый черномазый, на всех парах удаляется прочь с моей женой. В моем воображении вставали картины, как он скачет на ней, изображающей девичью скромность, а весь мир покатывается надо мной со смеху. Видимо, от отчаяния и злобы с уст моих сорвался сдавленный крик, так как Брук отрывается от карты, подходит, становится на одно колено перед моим креслом, сжимает мою руку и говорит:

– Вот бедняга! Как должны переживать вы сейчас! Это невыносимо – представлять свою любимую в руках этого негодяя. Могу разделить ваши чувства, – продолжает он, – ибо представляю, что ощущал бы я, окажись на ее месте моя мать. Нам нужно положиться на Господа и наши старания. Не сомневайтесь, мы вернем ее.

Честное слово, в глазах у него стояли слезы, и ему пришлось отвернуться, пряча свои эмоции. До меня донеслось, как он пробормотал что-то про «плененную даму», «голубые глаза» и «золотистые кольцами кудри, как цвет гиацинта» или еще какую-то романтическую чепуху.[58] Потом, пожав мне руку, Брук вернулся к карте и заявил, что если мерзавец увез ее на Борнео, он, Брук, вывернет весь остров наизнанку.

– Неисследованный край размером с Европу? – уныло говорит Качик. – И это еще только предположение. Идя на восток, он может с равным успехом оказаться на Целебесе или Филиппинах.

– Он жжет дрова, не так ли? – отзывается Брук. – В таком случае ему придется зайти на Борнео – а это мой округ. Пусть только сунет туда свой нос, и я буду знать об этом.

– Но вы же не на Борнео, друг мой…

– Я окажусь там не долее как через неделю после того, как Кеппел придет сюда на «Дидоне». Вы ее знаете – восемнадцать орудий, две сотни синих бушлатов, и Кеппел способен дойти с ней до полюса и обратно! – Глаза его заблестели. – Мы с ним взяли больше призов, чем вы можете себе представить, Качик. Стоит нам взять след лиса, и никакие увертки ему не помогут – мы возьмем его! Да, он может уйти в Китай…

– Иголка в стоге сена, – говорит Балестье, и Качик и еще несколько человек согласились с ним. Кто-то, впрочем, поддержал Брука, остальные же покачали головами. Тем временем в комнату проскользнула одна из китаянок Вампоа и начала шептать что-то на ухо нашему хозяину. Тот отставил свой бокал, а щелочки глаз его на толику расширились – для него это было равносильно, как если бы он вскочил и заорал «Боже правый!» Вампоа постучал по столу и все заткнулись.

– Прошу простить, что вмешиваюсь, – говорит китаец. – Я получил информацию, которая, уверен, может оказаться жизненно важной для нас и спасения прелестной миссис Флэшмен. – Он кивнул мне. – Некоторое время назад я высказал свое скромное предположение, что похититель не покинет здешних вод. Я исходил из теории, основанной на разрозненной информации, имеющейся в нашем распоряжении. За несколько часов, истекших со времени этого позорного преступления, мои агенты проверили ее. Она касается установления личности загадочного дона Соломона Аслама, известного в Сингапуре как торговца и посредника в течение… Скольких лет?

– Примерно десяти, – подсказывает Качик. – Он приехал сюда еще юношей, году в тридцать пятом.

– Именно, – Вампоа признательно поклонился, – это сходится с моими представлениями. С тех пор, основав здесь торговый дом, он посещал наш порт только наездами, проводя большую часть времени… Где? Никому не известно. Предполагалось, что он странствует по торговым делам или пребывает в своих владениях, о которых ходили расплывчатые слухи. Затем, года три назад, он возвращается в Англию, где учился в школе. А теперь приезжает сюда в обществе супружеской четы Флэшмен и мистера Моррисона.