Флэшмен под каблуком - [33]
– Ничего не в силах поделать, – отвечаю. – Не могу сейчас оставаться в Англии.
– Ты отдаешь себе отчет – это равносильно тому, что отклонить честь, предложенную непосредственно Троном? Что никогда больше тебя не удостоят подобного отличия? Я понимаю, что ты глух к большинству норм поведения и здравого смысла, но даже тебе должно быть понятно…
– Пр-тье, дядя! – перебиваю его я. – Мне нужно уехать!
Он окинул меня своим высокомерным взглядом.
– Звучит почти отчаянно. Я не ошибусь, предположив, что в противном случае тебя ожидает скандал?
– Да, – неохотно соглашаюсь я.
– Ну, это все меняет! – восклицает он. – И почему ты сразу не сказал? Видимо, тут замешана некая дама.
Я кивнул и дал понять, что в дело вовлечен герцог и что все это выдумки, на что Биндли снова фыркнул и заявил, что никогда еще акции Палаты пэров не стояли так низко. Дядя пообещал переговорить с Веллингтоном, и раз уж, с точки зрения чести семьи, нежелательно, чтобы мой отъезд выглядел как бегство, найти для моего визита на Дальний Восток некое официальное прикрытие. В итоге через пару дней в комнату над ломбардом, которую я избрал своим тайным прибежищем, был доставлен документ, поручающий мне отправиться в Сингапур с целью проинспектировать первую партию австралийских лошадей, предназначенную для передачи следующей весной в распоряжение индийской армии Компании.[45] Отличная работенка, старина Биндли! Да, у дяди были свои методы.
Так что теперь дело было только за тем, чтобы пробраться последнего числа месяца в Дувр, что я и проделал, приехав после наступления темноты и просочившись со своим саквояжем на причал под прикрытием толпы. Я молил Б-га, чтобы ни Тигг, ни герцог не расставили здесь своих подонков с целью перехватить меня – ничего, конечно, не случилось, но я не прожил бы такую долгую жизнь, если бы не исходил из худшего и не готовился к нему. Лодка перевезла меня на паровой бриг Соломона, где состоялось великое воссоединение двух влюбленных: Элспет квохтала надо мной, сгорая от нетерпения вызнать, где я пропадал, – она-де так переживала, а старый Моррисон пробурчал: «Хм, явился, и, как всегда, с последней кукушкой». И добавил что-то про татя в нощи. Соломон внешне был весь радушие – но не ему было обмануть меня: он просто маскировал свое разочарование тем, что я встал между ним и Элспет. Это почти примирило меня с путешествием: в каком-то смысле оно было дь-ски неудобным, и сам я вряд ли бы с легким сердцем вернулся на Восток, но так хотя бы моя ветреная пташка окажется под присмотром. Поразмыслив, я пришел к выводу, что это и послужило главной причиной моего отъезда, а вовсе не Тигг или герцог – с середины Ла-Манша их фигуры не казались и вполовину такими страшными, как прежде, – и решил извлечь все возможное из круиза, который, кстати, обещает оказаться весьма приятным.
В этом я мог положиться на Соломона, не поскупившегося на оснащение своего брига «Королева Сулу». Судно было самое современное, приводимое в движение винтом, с двумя мачтами для хода под парусами и с трубой, смещенной далеко назад, так что вся передняя часть палубы, отведенная для нас, оказывалась свободной от клубов дыма, улетавшего за корму и черным облаком стелющегося за нами. Каюты наши, напротив, располагались на корме, подальше от трюмного смрада, и там все было по первому разряду: дубовая мебель с изогнутыми ножками, персидские ковры, отделанные панелями переборки с картинами акварелью, туалетный столик с зеркалом, при виде которого Элспет захлопала в ладоши, китайские ширмы, великолепный хрусталь и шикарный бар с напитками, механические вентиляторы и двуспальная кровать с шелковым бельем не хуже, чем в лучших публичных домах Нового Орлеана. «Отлично, – думаю я, – это получше, чем „жариться на решетке“[46]. Мы тут будем как дома».
Прочая обстановка была под стать: салон, в котором мы обедали, не оставлял желать лучшего по части еды, напитков и обслуживания – даже старый Моррисон, канючивший с тех самых пор, как согласился поехать, сразу успокоился, стоило подать первый наш «морской обед». Тесть даже улыбнулся, чего я не видал со времени, как он в последний раз урезал зарплату своим рабочим. Соломон проявил себя радушным хозяином, стараясь предупредить малейшее наше желание: первую неделю он даже специально держался у берега, чтобы мы могли обрести «морские ноги»[47]. Перед Элспет же вообще раболепствовал: когда выяснилось, что она забыла дома туалетную воду, он высадил ее горничную в Портсмуте с поручением доехать до Лондона и ждать нас в Плимуте. Обходился он с нами по-королевски, ей-богу, и не смущался перед расходами.
Только две мелочи вносили для меня разлад в эту роскошную идиллию. Первая – команда: в ее составе не было ни одного белого. Когда я взбирался накануне вечером на борт, мне помогали два ухмыляющихся желторожих мерзавца в бушлатах и без башмаков; я обратился к ним на хинди, но они только оскалили коричневые клыки и затрясли головами. Соломон пояснил, что это малайцы; помимо них на борту есть несколько арабов, служащих механиками и кочегарами, но ни одного европейца, за исключением шкипера – довольно неприветливого лягушатника, в шевелюре которого угадывалась примесь негритянской крови. Последний обедал в своей каюте, и мы его почти не видели. Меня эта желтая команда не слишком заботила, но все-таки я предпочитаю слышать на баке голоса британцев или янки – так как-то спокойнее. Как ни крути, Соломон был торговцем с Востока и сам полукровка, так что это, видимо, было вполне естественно. К тому же они у него ходили по струнке и от нас держались на расстоянии, за исключением узкоглазых стюардов, молчаливых и вышколенных по первому разряду.
