Флэшмен под каблуком - [30]

Странное дело с этими плохими подачами – их бывает ч-ки трудно отбить, особенно если на кону твоя шкура и тебе не до своего привычного бесшабашного стиля. В обычной игре я бы размазал Соломона по лужайке, но теперь боязливо жался назад, принимая его простейшие мячи – ни малейшей подкрутки, только прямая линия – и так нервничал, что некоторые отразил самым краем биты. Будь в поле хоть старуха, чтобы ловить отскок, со мной все было бы кончено. В него это вселило ложную уверенность в своем превосходстве, а толпа радовалась каждому мячу, предвкушая посрамление бедолаги Флэши.

Но я, стряхнув первоначальное оцепенение, ухитрился хорошо запустить пару мячей и испытал немалое удовольствие, видя, как он носится, обливаясь потом, пока я делаю несколько одиночных. Есть проблема с однокалиточными матчами: даже хороший отбой может не принести тебе большой выгоды, так как ради одного очка тебе надо добежать до линии подач и вернуться, в то время как в обычном матче это даст целых два. Все эти рейды по полю никак не отразились на его подачах, оставшихся такими же скверными и такими же прямыми, как раньше. Я приспособился и набрал двенадцать, а когда он подал мне без отскока, дал мячу пролететь и запулил его прямо через крышу. Мне удалось сделать восемь пробежек, пока дон, под свист пацанов и возбужденные крики дам, сломя голову огибал дом. Я метался между калитками под дружный отсчет толпы, и начал уже думать, что обойду его по очкам, но тут он появился снова, красный как рак, и метнул мяч к линии, заставляя меня остановиться.

Итак, я набрал двадцать пробежек, и для победы нужно было еще двенадцать, и оба мы пыхтели, как киты. Теперь откладывать было некуда, настала пора решать: выиграть и получить проблемы с Тиггом или проиграть, предоставив Соломону целый год безнаказанно соблазнять Элспет на своем проклятом корыте. Представив, как он сально жмется к ней, разомлевшей от луны и лести, у гакаборта, я едва не взбесился и отбил следующий мяч прямо к парадной двери, заработав еще три очка. Но пока я ждал следующей подачи, заметил эту сволочь Тигга – тот стоял, надвинув шляпу на брови и засунув большие пальцы за жилет, в окружении своих головорезов. Я замешкался, прозевал мяч, и тот пролетел на волосок от перекладины.

Как же, ч-т возьми, быть? Тигг бросил через плечо реплику одному из своих присных – и я с силой отбил следующий мяч, послав его высоко над головой Соломона. Я ринулся в пробежку, успев добавить к ней еще две. Итого до победы оставалось семь. Дон снова подал, и на этот раз здорово: мне едва-едва удалось достать мяч, отбив его на расстояние, достаточное для одиночной пробежки. Еще шесть, и зрители хлопали и смеялись, не сводя с нас глаз. Я облокотился на биту, наблюдая за Тиггом и пытаясь унять безотчетный страх – нет, он не был безотчетным. Мне грозила перспектива быть уличенным в том, что я брал деньги у жулика, да вдобавок его головорезы разукрасят мне физиономию в какой-нибудь тихой аллейке Хаймаркета. Нужно проиграть: если даже Соломон будет наставлять мне с Элспет рога по всему Востоку, я этого хотя бы не увижу. Я посмотрел на нее: она стояла и так мило махала мне, подбадривая; поглядел на Соломона, разбегающегося для подачи, – его черные волосы блестели от пота, а глаза горели.

– Нет, Б-ом клянусь! – вскричал я и отбил подачу с такой силой, что мяч пулей просвистел через окно цокольного этажа.

Как же они кричали, когда Соломон ломился через ряды сидений, заставляя дам прыскать врассыпную, в то время как мужчины едва не валились на землю от хохота. Дон влетел в парадную дверь, а я, заканчивая вторую пробежку, бросил взгляд на зловещую фигуру в красном жилете. Только он и его дружки стояли спокойно и молча посреди беснующейся толпы. ч-ов Соломон – он что, будет искать этот ч-ов мяч вечно? Я продолжал бегать, чувствуя, как снова теряю уверенность; тут, к концу третьей пробежки, из дома донесся вопль и Соломон, растрепанный, но довольный, выскочил наружу. Еще три очка, и матч будет мой.

Но я смогу, не посмею выиграть – помимо прочего, будь я твердо убежден в целомудрии Элспет, а так: одним Соломоном больше, одним меньше – никакой разницы. Лучше уж быть рогоносцем, чем опозоренным калекой. Последние полчаса меня кидало из стороны в сторону, но теперь я твердо решил слить игру. Взмахнув битой, я пропустил мяч, но тот не попал в калитку; потом отбил прямо на него, но с недолетом; на следующей подаче начал пробежку, которую не должен был закончить, но этот жирный олух, которому только и оставалось, что сбить победную калитку, промазал от волнения. Я приплелся на рубеж под возбужденный шум зрителей. Соломон – Флэши 31:30, и даже коротышка Феликс в нетерпении перетаптывался с ноги на ногу, давая дону сигнал подавать.

На поле не слышалось теперь ни звука. Я замер у черты сам не свой, а Соломон отошел на двойную дистанцию, переводя дух, потом взял мяч. Я все прикинул в уме: будет прямая подача, которую я пропущу и позволю выбить себя из игры.

И можете себе представить: следующие три подачи оказались кривыми, как совесть еврея! У забегавшегося Соломона бока ходили, как у молочной коровы, и ему никак не удавалось придать мячу нужное направление. Я позволял ему пробовать, пока толпа гудела от разочарования. Когда очередная подача полетела опять же криво, я решился-таки действовать: подпрыгнув, я постарался отбить по направлению к нему, приговаривая: «Раз уж ты не можешь выбить меня, жирнозадый увалень, так хоть вылови, Хр-та ради!» В спешке я споткнулся, инстинктивно взмахнул битой, и отраженный мяч взмыл в небо, пронесясь, как казалось, в нескольких милях над его головой. Он повернулся и побежал за ним, а мне оставалось только плестись к другому концу поля, молясь, чтобы он поймал мяч. Когда я дошел до линии подач и обернулся по пути назад, мяч еще был в воздухе; Соломон – с разинутым ртом и распростертыми руками пытался вычислить место падения, а все на поле затаили дыхание. И вот мяч опускается в его подставленные ладони; дон хватает его, спотыкается, теряет равновесие – и к моему ужасу, сопровождаемому дружным воплем зрителей, – роняет. Он делает судорожное движение руками и растягивается во весь рост на дерне, тогда как ч-ов мячик катится себе по траве все дальше и дальше.