Флэшмен под каблуком - [106]

Другим поводом для беспокойства было то, что она может прознать про Элспет, или что дорогая женушка сама выдаст себя каким-нибудь неосторожным поступком. Но Элспет не подвела, и во время редких визитов во дворец принца я находил ее такой же жизнерадостной, как обычно, – мне до сих пор не удается понять, почему, хотя вынужден признать: недюжинные невозмутимость и идиотизм Элспет помогают ей находить светлые стороны в любой ситуации. Она, естественно, жаловалась на нашу продолжающуюся разлуку и беспрестанно спрашивала, когда же мы поедем домой, но поскольку нас ни на минуту не оставляли одних, у меня не было возможности сообщить ей ужасную правду, да это, видимо, и к лучшему. Так что я подбадривал ее, и этого казалось довольно.

Во время последнего визита я заметил первые признаки уныния – видимо, в эту прекрасную пустую головку проникла наконец мысль, что Мадагаскар – вовсе не тот сказочный рай, который она себе представляла. Элспет была бледна и выглядела так, будто много плакала, но мы были приглашены на чай к принцессе, я вынужден был вести разговор на военную тему с принцем и Ракухадзой, у нас не было возможности побыть тет-а-тет. Только уходя мне удалось перемолвиться с женой парой слов. Вместо обычной болтовни Элспет стиснула мне руку и опять задала свой извечный вопрос про дом. Мне было невдомек, что беспокоит ее, но я видел набухшие глаза и решил вывести ее из ступора единственным известным мне способом.

– Что происходит, старушка? – вопрошаю я, приняв грозный вид. – Значит, ты все-таки флиртуешь с юным принцем?

Она растерялась, зато ее уныние как рукой сняло.

– Ах, Гарри, что ты хочешь сказать? О чем ты спрашиваешь…

– Так это правда? – Я сдвигаю брови. – Даже не знаю… Я заметил, что этот наглый юнец положил на тебя глаз, а ты ведь не даешь ему должного отпора, не так ли? Меня это не слишком радует, милая леди; мое продолжительное отсутствие еще не означает, что вы можете строить шуры-муры с другими мужчинами. Ах, я видел, как ты трепещешь, когда он заговаривает с тобой. А принц ведь женат, кстати. Да и в любом случае, – добавляю я шепотом, – ты слишком хороша для него.

На этот раз она залилась румянцем – не от чувства вины, прошу заметить, а от удовольствия при мысли, что сумела разжечь страсть в еще одной мужской груди. Если есть на свете вещь, способная отвлечь эту маленькую распутницу от проблем, так это мужское внимание: она хоть под паровой каток бросится, лишь бы кто-нибудь заинтересовался ею. По бурным протестам я видел, как она оживилась и все ее уныние – чем бы оное не вызывалось – исчезло без следа. Но тут меня пригласили подойти к принцу, рядом с которым стоял Ракухадза.

– Нет сомнений, генерал-сержант, что сегодня вечером мы увидимся с вами на балу у ее величества, – говорит принц, и тон мне его показался несколько неестественным, а улыбка – вымученной. – Невероятно удачный случай.

Я, разумеется, знал про танцы и приемы у королевы, но сам ни разу не бывал на них. Будучи официально рабом, хотя и занимая высокий пост в армии, я находился в весьма двусмысленном положении. Но Ракухадза развеял мои сомнения.

– Генерал-сержант Флэшмен будет присутствовать, ваше высочество. – Генерал повернул ко мне свое крупное, исполосованное шрамами лицо. – Я включу его в состав своей свиты.

– Славно, – прощебетал принц, старательно избегая случая встретиться со мной взглядом. – Славно. Это будет… хм… весьма любезно.

Я раскланялся, ломая голову, что все это значит. Долго теряться в догадках мне не пришлось.

Балы у королевы закатывались на широкую ногу. Их устраивали раз в два или три месяца в ознаменование памятных дат: дня рождения повелительницы, годовщины ее вступления на престол, замужества – не удивлюсь, если отмечался также юбилей первой устроенной ею резни, – и созывали весь цвет малагасийского общества, которое, облаченное в свои фантастические костюмы, собиралось на просторном дворе перед резиденцией и плясало, ело, пило и развлекалось всю ночь напролет. Судя по слухам, это были форменные оргии, так что, когда вечером Ракухадза зашел за мной, я был уже при полном параде и готов ко всему.

Проходя через дворцовые ворота, мы миновали огромную толпу простолюдинов, собравшихся поглазеть на сильных мира сего, встречая их радостными криками. Просторный двор был ярко освещен развешенными на цепях китайскими фонариками, украшен пальмами в горшках, настоящими деревьями и клумбами, с арок фасада свисала мишура, в центре возвышался специально построенный фонтан. Вода лилась на стеклянные колбы, в которых порхали знаменитые малагасийские светлячки, и изумрудно-зеленые искры, мерцающие среди брызг, создавали ошеломительный эффект.

Между линий беседок и деревьев стояли длинные столы, заваленные деликатесами, среди которых особое место занимал рис с говядиной, готовившийся исключительно в честь королевы – не спрашивайте меня почему, потому что блюдо представляло собой отвратительное месиво. Музыкальное сопровождение создавал военный оркестр, наяривавший «Auprès de ma blonde»[138], фальшивя почти в каждой ноте. Я заметил, что музыканты все навеселе – форменные воротнички сняты, черные лица растянуты в глупой ухмылке, – а их капельмейстер в клетчатом халате и котелке кривлялся и хихикал так, что очки в серебряной оправе слетели у него с носа. Он полез доставать их, не переставая отчаянно махать палочкой, а музыканты играли кто во что горазд, и тарарам стоял просто оглушительный.