Флэшмен на острие удара - [103]

Теперь я был слишком пресыщен, чтобы беспокоиться. Какой бы острой на язык и ловкой на поддевку ни являлась эта чертовка, дочери Ко Дали явно нечему было учиться по части ублажения парней, и к одним из приятнейших воспоминаний моей жизни относится картина, как я лежу, совершенно истомленный, в тени маленького сада, слыша шепот листвы и глядя, как она надевает халат и тюрбан, довольная, как котенок, которого девушка снова подхватила на руки и прижала к щеке. (Если бы мои знакомые английские вдовушки могли догадаться, что мне представляется, когда я вижу их играющимися в гостиной со своими жирными полосатыми табби! «Ах, генерал Флэшмен опять задремал, бедный старикан. Каким довольным он выглядит. Чш-ш-ш!»)

Шелк встала и вышла, вернувшись через минуту с маленьким подносом с двумя кубками шербета и двумя большими пиалами кефира – самое то после жаркой схватки, когда ты испытываешь покой и умиротворение, и гадаешь лениво: смыться, что ли, пока не вернулся хозяин дома, или послать его к дьяволу? Да и кефир был хорош – на редкость сладкий, с мускусным ароматом, не знакомым мне прежде; и пока я с аппетитом потягивал его, дочь Ко Дали пристально следила за мной своими загадочными темными очами и нашептывала на ушко котенку:

– Не думаешь ли ты, что хозяйка забыла свою любимицу? Ах, не сердись – я же не выговариваю тебе, когда ты возвращаешься с поцарапанными ушами и всклокоченной шерстью? Разве мучаю я тебе расспросами? А? Ах, бесстыдница – этим совсем невежливо интересоваться в его присутствии. А кроме того, вдруг какая-нибудь вредная птичка подслушает и расскажет… что тогда? Что тогда станется со мной и с Якуб-беком – и сладкими мечтами заполучить когда-нибудь трон Кашгара? То-то же. А как же наш прекрасный англичанин? Нам придется плохо, если кое о чем станет известно, но ему-то будет хуже всех…

– Отличный кефир, – говорю я, допивая последние капли. – Еще есть?

Она плеснула мне еще порцию и продолжила разговор с кошкой, заботливо следя, чтобы я все слышал.

– Зачем же тогда мы разрешили ему любить нас? Ах, какой вопрос! Из-за его красивого тела и приятного лица, полагаешь, или ради ожидаемого великого baz-baz[161]? Ах, моя лохматая распутница, и тебе не совестно? А может, потому что он боится, а нам, женщинам, ведомо: ничто не способно унять мужской страх, как страсть и утехи прекрасной возлюбленной? Да, это старая мудрость – еще поэт Фирдоуси[162] сказал: «Жизнь в тени смерти суть сладкое забытье».

– Все это чепуха, прекрасная возлюбленная, – говорю я, облизываясь. – Поэт Флэшмен сказал, что хорошие скачки не нуждаются в философских вывертах. Ты – просто маленькая похотливая девчонка, юная моя Шелк, вот и все. Ну же, оставь на минуту это животное и давай поцелуемся.

– Тебе нравится кефир? – спрашивает она.

– К черту кефир, – отвечаю я, отставляя чашку. – Подожди-ка минутку, и я тебе покажу что к чему.

Шелк гладила кошечку, глядя на меня задумчивым взором.

– А если Якуб вернется?

– И его к черту. Иди же ко мне.

Но она ускользнула на безопасное расстояние и застыла – гибкая и грациозная, баюкая котенка и нашептывая ему.

– Ты была права, любопытная маленькая пантера, – и ты, и Фирдоуси. Он сделался теперь гораздо храбрее – а как он силен, со своими могучими руками и бедрами, – как черный джинн из сказки про Синдбада-морехода. Нам, хрупким маленьким женщинам, небезопасно находиться в его обществе. Он может причинить нам вред, – и с насмешливой улыбкой Шелк, прежде чем я успел задержать ее, ретировалась за фонтан. – Скажи-ка, английский, – обращается она ко мне, обернувшись, но не останавливаясь. – Слышал ли ты – человек, говорящий по-персидски и знающий наши обычаи, – историю про Старца Горы?

– Нет, черт возьми, никогда, – говорю. – Вернись-ка и расскажи мне про него.

– После полуночи, когда сделаем нашу работу, – ехидно отвечает она. – Быть может, тогда расскажу.

– Но я хочу узнать немедленно.

– Будь доволен и так, – говорит она. – Ты стал совсем другим человеком по сравнению с тем перепуганным малым, что пришел сюда в поисках Якуба час назад. Помни персидскую пословицу: «Слизывай мед, чужестранец, и не задавай вопросов».

С этими словами она исчезла, оставив меня глупо ухмыляться ей вслед, со смехом проклиная ее извращенный нрав. Но должен признаться, Шелк была права. Не знаю почему, но я чувствовал себя мужественным и исполненным веселья, и даже думать забыл про свои страхи и сомнения. Теперь я знал: ничто так не приводит мужчину в форму, как проворная девчонка, на что явно и намекал этот тип – Фирдоуси. Неглупые они парни, эти персидские поэты. Мне даже трудно было подобрать лучший эпитет к своим ощущениям – по сути, совсем другой человек, как она и сказала.

XI

Вы, хорошо меня знающие, сочтете, возможно, невероятно странным то, что я поведал вам недавно и о чем собираюсь рассказать. Но, как я заявлял с самого начала, в этих мемуарах вы не найдете ничего, что не было бы святой истинной правдой, даю вам честное слово. Если даже я чего-то не понимал, то излагал все точно и прекрасно помню все события того дня, как и последующей за ним ночи.