Флэшмен и краснокожие - [34]

– А как же Афродита?

Я едва из шкуры не выпрыгнул. В ответ на вырвавшееся у меня удивленное восклицание она улыбнулась и бросила на меня взгляд из-под полуприкрытых век.

– Хозяин устал от нее? Она будет страшно огорчена. Ей…

– Афродите, – смутившись, говорю я, – лучше было бы заткнуть свою поганую черную пасть! Что она наплела, эта лживая шлюха?

– Ну, что хозяин овладел ею и что это было здорово.

– Боже правый! Слушай-ка, а Мария со Стефанией тоже знают?

– Все знают, вот только верят ли? – Она пытливо посмотрела на меня, все так же улыбаясь. – Я бы сказала, например, что Афродита, ну… слишком черная и… массивная, чтобы понравиться хозяину. Но некоторым мужчинам такие нравятся. – Клеония пожала плечами. – Другим…

Она не закончила фразу, выжидая.

Я был ошеломлен, но не забывал о главном.

– А как Стефания и Мария? Я полагал…

– Что они шпионят для хозяйки? – Она кивнула. – Так и есть. Маленькие трещотки! И будь это кто-нибудь другой, только не хозяин, они бы уже все ей выложили. Но они не готовы обидеть вас… ни одна из нас не готова. – Веки ее опустились, губы затрепетали. – Стефания очень ревнива – даже больше, чем остальные из нас… если такое возможно.

И она одарила меня взглядом, присущим только шлюхам. Святой Георг, я вздрогнул, как укушенный.

– Но мне нельзя оставаться здесь, – продолжила она, намереваясь обогнуть меня, но я снова ухватил ее за руку.

– Знаешь, Клеония, – говорю. – Ты, как вижу, хорошая девочка… Так что на вечернем привале ты потихонечку пройдешь вслед за мной до реки – только осторожно, помни – и мы… ну, немножечко потолкуем. А остальным скажи, что… что, если кто из них распустит язык, им же будет хуже, ясно?

Я подумывал пустить в ход угрозу, заготовленную на худой конец: если она-де не будет послушна, я скажу Сьюзи, что Клеония заигрывала со мной. Но счел это излишним.

– Да, хозяин Бичемп, – смиренно произнесла она и повернула голову. – А как же Афродита?

– К черту Афродиту! – рявкнул я и притянул ее ближе, вдохнув аромат.

Клеония издала короткий смешок и прошептала:

– Она пахнет так же, не правда ли?

А потом вырвалась из моих рук и убежала.

Так, это были великолепные новости, ей-богу. Завидуют Афродите, получается? А почему бы нет, милые пташки? Заметьте, хотя я никогда не страдал недооценкой своих мужских достоинств, но понимал, откуда дует ветер: девочек больше заботило оказаться на хорошем счету у меня, нежели у Сьюзи – не представляя ситуации, они пришли к выводу, что отныне делами буду заправлять я, и потому рискнули бы скорее навлечь на себя гнев хозяйки, нежели мое неудовольствие. К тому же мисс Клеония явно не против, и они не посмеют… Что до доносов, не здорово ли будет припугнуть их, сказав Сьюзи, что Афродита пыталась соблазнить меня? Сьюзи отделает ее как миленькую, что и pour les autres[71] послужит хорошим уроком. С другой стороны, Афродита наверняка выложит всю правду, и Сьюзи может поверить ей – тогда жди беды. Нет уж, лучше оставить все как есть, и развлекаться с моей очаровательной красоткой, пока есть такая возможность.

Так я и поступил. Девушка оказалась смышленой, и поскольку спал я по преимуществу на улице, для нее ничего не стоило выскользнуть из своего фургона и пробраться под покровом темноты в мою палатку, чтобы предаться полуночному разврату. Мы были очень осторожны: не чаще двух раз в неделю – этого было вполне достаточно, ибо эта штучка способна была выжать меня насухо, быть может, еще и потому, что я был без ума от нее. Беда только, что все происходило в кромешной тьме, а мне нравится наблюдать за материалом, над которым я работаю. Кожа у нее была чистый бархат, а перси упругие, как мячи, и вытворяла она ими совершенно невероятные трюки – какая досада, что мы так и не отважились зажечь свет.

Но самой очаровательной ее привычкой было то, что во время наших развлечений она пела – тишайшим шепотом, разумеется, приближая губы почти к самому моему уху. Это было для меня чем-то новеньким, вынужден признать: у Лолы – расческа, у миссис Мандевиль – шпоры, у Ранавалуны – мощный апперкот и хук справа – мне довелось познакомиться со многими весьма причудливыми изюминками в поведении женщин, охваченных пароксизмом страсти. (Моя дражайшая Элспет, скажем, непрестанно сплетничала.) У Клеонии это было пение. Начинала она, например, с колыбельной, сменявшейся вальсом, затем «Лотарингским маршем» и увенчивала все «Марсельезой» или, если на нее находило озорство, «Суони-ривер».[72] Слава богу, ирландские джиги были ей неизвестны.

Она, кстати сказать, была превосходной собеседницей, и сообщила мне (шепотом) множество весьма занимательных сведений. Прежде всего, что шлюхи ни капельки не боялись Сьюзи, которая за всю жизнь не высекла ни одной из них, вопреки всем своим сильным выражениям, а та, которую продали на плантации, оказалась просто обыкновенной воровкой. В то же время, они глубоко уважали и ценили ее, и я уяснил, что за право оказаться в ее борделе между орлеанскими шлюхами шла жестокая конкуренция, и попасть туда было не легче, чем в лейб-гвардейскую бригаду. Зато перед кем они испытывали настоящий ужас, так это передо мной.