Флэшмен и краснокожие - [31]
Десерта не было, поэтому я, по подсказке Дяди Дика, выдал всем троим по сигаре. Они слопали их и отправились восвояси, без спросу прихватив с собой остатки бизоньей туши. Признаюсь по совести: никогда еще меня так не радовал уход гостей.
– Я заметил их следы прошлой ночью и решил, что сегодня они покажутся, – говорит Вуттон. – Охотничий отряд – впервой вижу брюле к востоку от Неошо. Охотятся на бизонов, ясное дело, но когда они стали загинать про большие стада у Арканзаса, я смекнул, что на уме у них пауни. Слишком много вермильона[64] для охотников, да и по следам я насчитал с полсотни мустангов. Ага. Сдается мне, не пройдет много времени, как несколько пауни отправятся на свидание со старым джентльменом.
Это означало, что пауни будут убиты и попадут в ад. Но не могут ли сиу напасть на нас? Надолго задумавшись, Вуттон пожал плечами.
– Точно не скажу. У Пятнистого Хвоста язык прямой, но все ж сиу – те еще пакостники: не будь меня здесь, они вполне могли бы обобрать вас до нитки, а может, и волосы прихватить тоже. Но мне сдается, эти довольно миролюбивы. Вроде как. Ух-ху.
Меня бросило в жар. Полагаю, до этих пор я и не думал про индейцев, не принимал их всерьез – поездка покуда казалась сущей прогулкой, в Вестпорте все выглядели такими веселыми и уверенными, да и от цивилизации с ее пароходами, припасами и солдатами нас все еще отделяло не более нескольких дней пути. И вот, откуда ни возьмись, появляются три размалеванных дьявола – и это еще мирные, как полагает Вуттон, и ты понимаешь, что до Санта-Фе тысячи миль дикой пустыни, кишащей целыми племенами опасных мерзавцев – каких угодно, но только не мирных. Когда тебе рассказывают всякие истории и побасенки, ты слушаешь их вполуха, напоминая себе, что твой караван хорошо вооружен и охраняется. Но стоит увидеть их вживую, во всей этой жуткой раскраске и перьях, и твоя дюжина винтовок, револьверов и восемь жалких фургонов начинают казаться утлым челноком в бушующем море.
Так что я без обиняков спросил у проводника, каковы наши шансы добраться до Санта-Фе без серьезных… хм-м… помех. Впрочем, какая разница – назад пути не было, я не осмелился бы вернуться в долину Миссисипи и вновь улепетывать от погони. Дядя Дик поскреб затылок и поинтересовался, есть ли у меня карта.
– Глядите-ка, – говорит. – До самой переправы через Арканзас мы можем не беспокоиться: Пятнистый Хвост уверяет, что в районе Большой Излучины полно стоянок шайенов и арапахо, а они не враждебные, это точно. Зато он помянул про военные партии навахо, команчей и кайова в округе Симаррона, это к западу. Еще говорил про апачей на реке Канейдиан и ютов на Пикетуайре. Ходят слухи, что Уилл Бент и Сент-Врен оставили Большой Приют. Поверю этому, когда сам увижу. Но все может оказаться и неправдой – кто рискнет поручиться?
«Господи Иисусе, – думаю я, – многовато для пикника в прериях». Но Вуттон утешил меня, сказав, что Пятнистый Хвост может врать: всем известно – индейцы никогда не говорят правды, если только им деваться некуда.[65] Кроме того, у Рощи Совета мы можем влиться в какой-нибудь большой караван, который окажется по зубам только очень многочисленному и отчаянному военному отряду.
– Увидим, когда доедем до нового солдатского лагеря – форта Манн. Потом прикинем, откуда ветер дует, и решим, идти ли по Симарронской дороге к Сэнд-Крик и Канейдиан или принять к западу, на Бент и дальше к Ратону, – Дядя Дик поднял на меня свои голубые глаза и вдруг улыбнулся. – Ваш проводник мотался до Санти-Фи столь, что и сам уж не помнит. И всегда доходил туда и возвращался обратно. И ежли теперь оно ему не удастся, кэп, значит, этот малый скис![66]
V
У Рощи Совета, на поверку оказавшейся маленьким леском с несколькими хижинами и конюшней для недавно открытой линии дилижансов, мы застали три каравана. Первый состоял из двадцати фургонов с молодыми парнями – клерками и рабочими с Востока, называвшими себя «Питтсбургские пираты». Другой включал три десятка мулов и полдюжины семей эмигрантов, тоже стремящихся на прииски. Третий – вы не поверите, но это святая истина – представлял собой два старых экипажа с дюжиной пожилых и престарелых жителей Цинциннати, направлявшихся в путешествие через Равнины с целью поправки расстроенного здоровья! При больной груди чистый воздух прерий пойдет им на пользу, твердили они, не переставая отхлебывать укрепляющее питье из бутылочек, кутаться в шарфы и дышать ингаляторами.[67] «Да уж, – думаю, – бордель на колесах можно счесть эксцентрикой, но эти ребята всех заткнули за пояс».
Вуттон предположил, что вместе мы можем составить отличный караван, хотя и не вооруженный до такой степени, как ему хотелось бы. Молодежь стремилась вперед, подгоняемая той бесшабашной лихой одержимостью, что обуяла многих в достопамятном сорок девятом, и на всех у них имелось лишь десятка два стволов. Эмигранты были неплохо вооружены и наняли четверых охранников, но являлись слишком малочисленной группой. С инвалидами в качестве сопровождения ехал только толстый пропойца-кучер с кремневым мушкетом, но в случае нападения они вполне могли отразить супостата градом паровых грелок и бутылочек с лекарствами. Наш собственный караван по оснащенности, дисциплине и порядку превосходил все остальные вместе взятые, поэтому стоит ли удивляться, что нас встретили как избавление и избрали меня капитаном всей этой бестолковой шайки. Сам виноват: любой, увидев парня с бравыми баками и в шикарной замшевой рубахе, доверился бы мне без рассуждений. Я скромно отпирался, но конкурентов у меня не было, и дело решил один из «питтсбургских пиратов», обратившийся к своим собратьям с борта фургона с пламенной речью. Им невероятно повезло, кричал он, что отважный капитан Комбер, командовавший военным кораблем английского флота, дравшийся с арабами в Индии, оказался здесь, и если есть на свете человек, способный благодаря своему беспримерному опыту и хладнокровию довести их целыми и невредимыми до Калифорнии, то он перед ними. Так что я был единодушно избран – без всякой там унизительной беготни за должностью.
