Флавиан - [17]
Бабушка моя, Царствие ей Небесное, — сильно молящая была, говорит ей: «Нюра, милая, ты хоть в зеркальце-то глянь на себя, что с тобою за неделю стало-то! Высохла вся, почернела, круги вон аж зелёные вокруг глазонек-то! Ой, не без лукавого здесь! Берегись, Нюшенька, доченька! Ведь и жизнь и душу навеки погубит, а твои ж детки-то кому останутся? Поделись, милая, что с тобой происходит?»
Та по-прежнему: «У меня всё хорошо, уходите, я сама разберусь!»
Однако, видно, задумалась, ладану-то от монашек и «живые помочи» взять не отказалась.
А через день, порану, мы с сестрой ещё на печке только проснулись, вбегает к нам эта самая Нюрка и бух — бабушке в ноги: «Авдотья Силантьевна! Спасительница моя! Век за тебя молиться буду!» — и в слёзы.
Мать с бабушкой её с полу подняли, чайком отпоили, та и рассказала:
В ту ночь, когда мы с сестрой в первый раз «огненного змея» видели, сразу после полуночи Нюрке в окно постучали. Нюрка от этого стука чуть в обморок не упала — стук-то был заветный, тот самый, которым убиенный муж Нюркин, воин Николай, ещё в жениховстве её на прогулки вызывал.
А надо сказать, любила Нюрка своего Николая беззаветно, безумно, после «похоронки» три дня в забытьи была, а потом полгода «белугой ревела». И то сказать, Коля её мужик был справный, видный из себя, работящий, вина в рот не брал… И погиб он героически — в горящий танк за раненым командиром вернулся, да так и задохнулись оба, не успели выбраться и сгорели.
Глянула Нюрка в окно, а там — её ненаглядный отплаканный Коленька — живой стоит, палец к губам прикладывает и на дверь показывает — открой, мол…
Открыла, зашёл он, бледный весь, глаза горят, вздрагивает. Нюрка — ни жива ни мертва. А он ей: видишь, мол, жив я, в плену был, бежал, потом по чужим погребам прятался, чтоб в НКВД как предателя не расстреляли, вот теперь тайком сюда добрался. В лесу, мол, неподалёку убежище соорудил, пришёл вот… Нюрка опомнилась, кинулась обнимать, целовать, кормить, спать с собой уложила… А под утро он ушёл в «убежище» своё. Наказал молчать обо всём. А то, мол, схватит меня НКВД и расстреляет.
Нюрка потому и отнекивалась от нас, что проговориться боялась, как бы Колю любимого под расстрел не подвести.
На другую ночь опять пришёл. Поел, попил, потом стал Нюрку уговаривать: «Давай, мол, уйдём отсюда, всё бросим и уедем туда, где нас не знает никто. Я, мол, себе другие документы сделаю, ну и заживём опять счастливо».
Нюрка:
— А как же дети-то, вон малые оба в кроватёнке в углу сопят, как их-то с собой в зиму потащишь?
А он:
— Оставим их пока здесь, люди добрые присмотрят, а как устроимся на новом месте, так и заберём к себе, как-нибудь. Пойдём, мол, прямо сейчас…
А Нюрке-то страшно — как детей-то бросить, дом, корову хорошую — отелилась недавно, да и вообще… И ещё, неуютность какая-то в присутствии мужа «воскресшего» ощущается, как-то холодит, что ли… Ну не может она сразу решиться пока.
Он под утро опять ушёл, про молчание напомнил.
И вот так пять дней — каждую ночь. И с каждым разом всё настойчивее уговаривает, ну и по-мужески утешает… Нюрка уже вроде и согласиться была готова, а тут — мы, с монашкиным ладаном. Что-то, видно, и так сердце её чувствовало.
Словом, после посещения её мамкой с бабушкой, святыньки она в изголовье детской кроватки припрятала, да перекрестила детей на сон грядущих.
Пришёл он опять, весь какой-то дёрганный в этот раз, нервный — бежим, мол, давай, прямо сейчас — «Чека» на хвост села, убежище в лесу нашла, до утра схватить могут.
А она:
— Ты хоть детей-то поцелуй на прощанье, подойди, попрощайся с кровинушками.
А его от того угла, где кроватка детская, аж воротит, кривится весь… Отговорился как-то скомкано, и ушёл, сказал — новое убежище искать. А Нюрка по его уходе всю ночь не ложилась — думала. Под утро из сундука бабкин «Молитвослов», в первый раз с мужниной смерти, достала, начала утрешние молитвы читать. А к ночи «живыми помочами» обвязалась, по всем стенам угольком крестов наставила, над притолокой да окнами ладаном посыпала, Богоявленской водой весь дом окропила и с «Молитвословом» за стол — покаянный канон читать села.
В полночь дверь распахнулась, «Николай» на пороге стоит, глаза горят как угли: «Ну, что, дура! Догадалась наконец!»
Как хлопнет дверью, аж дом задрожал, и исчез…
А Нюрка до рассвета с колен не вставала, всё молилась, а как рассвело — к нам прибежала.
Вот, батюшка милый, и всё, наверное…
— Ну, брат Алексий, как тебе историйка?
— Прямо не верится, отец Флавиан, неужели вот прямо так и было? Неужели бес настолько материализоваться может, что и от человека не отличить? Вон он же и ел, вроде, и пил, и с Нюрой этой, если я правильно понял, близкие отношения имел? Неужели так бывает?
— Ох, Лёшенька, то ли ещё бывает! Так эти твари материализуются, что и едят, и пьют, и с женщинами в близость вступают, и избивают. Серафиму вон, Саровскому чудотворцу, такое бревно в келью зашвырнули, что несколько человек еле вытащили. А скольких святых избивали — почитай «Жития»! Естественно, творят они это не по своей воле, а когда Бог промыслительно попустит. Сами-то они и в свинью без разрешения Господня войти не могут.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Я стоял перед Отрадой и Утешением всего человечества и чувствовал, что святая икона распахнулась передо мной, словно окно из затхлой комнатки земной жизни в безграничную Вечность Неба, и могучий поток чистого благоухающего неземными ароматами воздуха хлынул на меня из этого „окна“…» — так переживает встречу с великой святыней герой новой повести протоиерея Александра Торика «Флавиан. Жизнь продолжается…». В этой книге читателей ждет встреча как со старыми знакомцами (отцом Флавианом, Алексеем, Ириной), так и с новыми персонажами.
Эта книга о русских. О русских людях. О русском офицере-спецназовце Сергее Русакове, прошедшем чеченский ад, о русской девчонке из детского дома, которую чуть было не продали «алики и джабраилы» в турецкий бордель, о русском попе-алкоголике, ставшем настоящим мучеником за веру, о русской бабушке Полине, сохранившей себя единственному «Васеньке», убитому в далёкой Великой Отечественной войне… И ещё о многих других русских людях, которым выпало жить в 21-м веке от Рождества Христова. Наверное, эта книга нужна для русских.
Новая книга протоиерея Александра Торика посвящена памяти великой подвижницы двадцатого века схимонахини Сепфоры, предсказавшей ещё в годы гонений нынешнее возрождение духовной и церковной жизни. Для людей старшего поколения, помнящих ещё геноцид безбожной власти против собственного верующего народа, трудно воспринять иначе как чудо нынешнее строительство храмов и монастырей, восстановление богослужебной и проповеднической миссии Церкви, массовое издание духовной литературы.
«Что-то произошло со мной там, на горе, на вершине Афона, какая-то метаморфоза. Вроде бы я все еще тот, что был до восхождения, а уже и не тот... Мирный дух, что пришёл ко мне после молитвы в храме Преображения, не покидает меня до сих пор. «Бог — мой! Я — Божий!» — это непоколебимое знание дает мне силы в любых жизненных ситуациях, проблемах и скорбях». Новая повесть протоиерея Александра Торика «Флавиан. Восхождение» продолжает цикл повестей о духовных исканиях Алексея и русского священника Флавиана, в прошлом физика и альпиниста.
Сегодня перед большим количеством людей, понявших умом или почувствовавших сердцем, что Бог есть, осознающих, пусть неясно, свою принадлежность к Православной Церкви и желающих приобщиться к ней, встаёт проблема ВОЦЕРКОВЛЕНИЯ, то есть вхождения в Церковь в качестве полноценного и полноправного её члена.Эта проблема для многих очень серьёзна, так как, входя в храм, неподготовленный человек сталкивается с совершенно для него новым, непонятным и несколько даже пугающим миром. Одежды священников, иконы, лампады, песнопения и молитвы на малопонятном языке – всё это создаёт у новопришедшего ощущение собственной чужеродности в храме, приводит к размышлениям о том, а нужно ли всё это для общения с Богом?Многие говорят: «Главное, чтобы Бог был в душе, а в церковь ходить необязательно».
Однажды окружающий мир начинает рушиться. Незнакомые места и странные персонажи вытесняют привычную реальность. Страх поглощает и очень хочется вернуться к привычной жизни. Но есть ли куда возвращаться?
Герои повестей – наши современники, молодежь третьего тысячелетия. Их волнуют как извечные темы жизни перед лицом смерти, поиска правды и любви, так и новые проблемы, связанные с нашим временем, веком цифровых технологий и крупных городов. Автор настойчиво и целеустремленно ищет нетрадиционные литературные формы, пытается привнести в современную прозу музыкальные ритмы, поэтому ее отличает неповторимая интонация, а в судьбах героев читатель откроет для себя много удивительного и даже мистического.
Творится мир, что-то двигается. «Тельце» – это мистический бытовой гиперреализм, возможность взглянуть на свою жизнь через извращенный болью и любопытством взгляд. Но разве не прекрасно было бы иногда увидеть молодых, сильных, да пусть даже и больных людей, которые сами берут судьбу в свои руки – и пусть дальше выйдет так, как они сделают. Содержит нецензурную брань.
К чему приводят игры с сознанием и мозгом? Две истории расскажут о двух мужчинах. Один зайдёт слишком глубоко во внутренний мир, чтобы избавиться от страхов, а другой окажется снаружи себя не по своей воле.
Издательская аннотация в книге отсутствует. Сборник рассказов. Хорошо (назван Добри) Александров Димитров (1921–1997). Добри Жотев — его литературный псевдоним пришли от имени своего деда по материнской линии Джордж — Zhota. Автор любовной поэзии, сатирических стихов, поэм, рассказов, книжек для детей и трех пьес.
20 июня на главной сцене Литературного фестиваля на Красной площади были объявлены семь лауреатов премии «Лицей». В книгу включены тексты победителей — прозаиков Катерины Кожевиной, Ислама Ханипаева, Екатерины Макаровой, Таши Соколовой и поэтов Ивана Купреянова, Михаила Бордуновского, Сорина Брута. Тексты произведений печатаются в авторской редакции. Используется нецензурная брань.