Физик на войне - [24]

Но все же начальству пришлось побывать на передовой. Командующий корпусом решил самолично удостовериться, что все готово к предстоящим боевым действиям. И он в сопровождении большой свиты отправился туда. Наш командир полка, тоже находившийся при нем, естественно, взял с собой и меня. Поначалу все шло благополучно. Но немцы не могли не заметить такую солидную демонстрацию на переднем крае. Начался минометный обстрел. Здесь проходила опушка леса, и мины взрывались, утыкаясь в ветки. Окопы никак не могли защитить от летящих сверху осколков. Сначала все старались делать вид, что не замечают. Наконец, кто-то не выдержал, выскочил из бесполезного окопа и побежал. За ним врассыпную последовали и другие. Со стороны, вероятно, это было забавное зрелище — солидные, грозные военноначальники, сломя голову, мчатся кто куда. Ненужный, к тому же, небезопасный «спектакль». Не хочу сказать, что командиры высокого уровня не должны лично контролировали ситуацию. Но лучше это делать без свиты. Вот здесь как раз и может по-настоящему пригодиться адъютант.

После прорыва обороны форсировали Днепр и с хода взяли Могилев. Только продвинулись с боями немного дальше, как по радио сообщают: освобожден Минск. Как же так, до Минска еще 150 км и немцы вот здесь, перед нами. Неужели Совинформбюро так упреждает события? Вскоре поступил приказ вернуться в Могилев. И все разъяснилось. Минск действительно взят, а крупные силы немцев к востоку от него остались в окружении. Обходим окруженных с юга и заходим к ним в тыл. Некоторое время они еще пытаются организованно отходить. В мои руки попала немецкая карта с нанесенными на ней строго разграниченными полосами отступления для разных подразделений. Были указаны и сроки занятия тех или иных рубежей. Все четко на бумаге. Однако наши активные действия и труднопроходимость белорусских лесов и болот не дали им возможности это осуществить. Окруженные войска разбились на сравнительно мелкие группы, более или менее самостоятельно пытающиеся выбраться к своим. Своеобразная получилась здесь война.

Находимся в нескольких десятках километров юго-восточнее Минска. Неподалеку, вдоль неглубокой лощины, тянется непрерывная колонна отступающих немцев. Я веду по ним периодический огонь. Они продолжают двигаться — деваться им некуда. Неожиданно на нашу поляну выскакивает с десяток немцев. Это боковое охранение, которое полагается иметь при движении колонны. Пехотное подразделение по соседству открывает по ним огонь. И полковая пушечка здесь же стреляет. Даже я присоединяюсь со своим пистолетом. Немцы, почти не сопротивляясь, поднимают руки. Вот уже и нет у них боевого охранения! Когда все кончилось, оказалось, что один из наших пехотинцев, совсем рядом с нами, убит. Убит в спину, кем-то из своих. Может быть, случайно, а может быть, и нет. Всякое бывает на фронте. Разобраться, как это произошло, и не пытались. Не до того.

Вскоре все смешалось. Никакого четкого фронта, никакого строгого разграничения между нами и немцами нет. Вроде слоеного пирога: тут наши, там немцы, а дальше опять наши. Обстановка меняется чуть ли не ежечасно. И никто толком не знает, кто где сейчас находится. Яркий солнечный день. Жара. В деревушку из лесу высыпала большая группа немцев и сгрудилась возле колодца. Наши орудия недалеко, за бугром. Надо их отогнать, пока не полезли на огневые. Картечи для самообороны у нас нет. Открываю огонь. Прицел, до сих пор помню, 26. Это значит до цели 1300 м. Никогда за всю войну так близко не стреляли. Я — за кустом совсем рядом. Тут и не хочешь — попадешь. Часть снарядов, однако, не разрывается и, рикошетируя и кувыркаясь в воздухе, улетает дальше. Видно, слишком настильная траектория для наших гаубиц. Разрывы происходят уже при втором приземлении где-то далеко. Немцы убегают. Вроде все хорошо. Вдруг из того направления, куда улетали наши снаряды, появляются танки. Они приближаются и я вижу, что это наши Т-34. Танки стреляют на ходу в нашу сторону. Зачем, немцев уже здесь нет! Передаю на огневую, чтобы не стреляли по танкам: это наши. Те все ближе и ближе. Продолжают вести огонь. Снаряды рвутся неподалеку. Закрадывается мысль: а может быть, это все-таки немцы сидят в наших танках? Что же делать? Они проходят мимо меня и идут на батареи. Огневые расчеты прячутся в ровики. Передовой танк наезжает на одно из орудий, раздавливает его и останавливается. Сержант Бочарашвили, смелый и решительный, первым выбирается из ровика и подходит к танку. «Кацо, что же ты делаешь?» Оказывается, там, куда долетали наши снаряды, стояло танковое подразделение. Решили, что их обстреливают немцы. Хорошо, что мы сами не открывали огонь, проявили выдержку. А вот артиллеристы по соседству (у них легкие 76-миллиметровые пушки) все же подбили один из танков. Броня не была пробита. Но двое или трое из экипажа были ранены отскочившими внутри от нее осколками. Наша сталь более прочная, чем немецкая, но, к сожалению, и более хрупкая. Не раз имел возможность наблюдать пробоины в танках: у наших — типично хрупкого характера с изломанными краями, у немецких — броня загнута внутрь, что указывает на вязкий разрыв.