Фитин - [45]

Тем не менее, несмотря на указанные недостатки и трудности, внешней разведке удалось добыть убедительную информацию о военных приготовлениях Германии. Причём эта информация носила разносторонний комплексный характер, что повышало её общую достоверность...»[182]

Как мы знаем, над Фитиным было два начальника — нарком Берия и начальник ГУГБ Меркулов, и именно они визировали подписанные им донесения. Пускай всё это шло во вред делу, но «опытные аппаратчики» Берия и Меркулов не имели ни малейшего желания, чтобы их подчинённые — даже начальник внешней разведки, — бесконтрольно заходили к Сталину. Ведь мало ли что мог спросить вождь у своего собеседника — или же собеседник по собственной инициативе мог чего-то нашептать вождю, а там и гляди, кого вдруг объявят очередным «врагом народа» и кто чьё место потом займёт...

— Очень плохо было то, — рассказал нам один из ветеранов, генерал-лейтенант, в настоящее время профессионально занимающийся историей Службы, — что начальник разведки не имел возможности напрямую общаться со Сталиным. Если бы он регулярно ходил к Иосифу Виссарионовичу с докладом, излагал ему свои доводы, сделанные на основании полученных агентурных материалов, отстаивал свои позиции, то вполне возможно, что вождь начал бы к нему прислушиваться: он с уважением относился к людям убеждённым, которые твёрдо стоят на своём. По-моему, на той единственно зафиксированной встрече в Кремле 17 июня 1941 года Фитин сумел в чём-то переубедить Сталина, что-то ему доказал. Мне кажется, что вождь тогда даже испугался. Он увидел, что у парня огонь горит в глазах, что он абсолютно уверен в том, о чём говорит, что он владеет информацией — и подумал, а вдруг Фитин действительно прав? Мы знаем, что Сталин тогда серьёзно задумался и кое-какие меры принял...

Рассказ о встрече 17 июня 1941 года — впереди.

...Удивительно, но доверия к начальнику разведки высшее руководство не проявляло не только в каких-то щепетильных личных вопросах, но до него даже не доводились (или доводились не всегда, этого мы точно не знаем) и те решения государственного уровня, о которых ему следовало бы знать по долгу службы.

Так, утром 17 сентября 1939 года Павел Михайлович пригласил к себе всех сотрудников 2-го — «польского» — отделения и несколько обескураженно сообщил им о вводе советских войск на территорию Западной Белоруссии и Западной Украины. О том, что эти земли будут возвращены в состав России — в смысле, СССР, — то есть о существовании секретного дополнительного протокола к подписанному 23 августа того самого 1939 года Договору о ненападении между Германией и Советским Союзом (у нас его любят называть на западный манер «пактом Молотова — Риббентропа»), Фитин не знал!

Хотя ещё 7 августа именно внешняя разведка доложила руководству страны, что в ближайшее время — в любой день после 25 августа — Германия может начать боевые действия против Польши. Эта информация была рассмотрена на заседании Политбюро, и, учитывая то, что имелась информация о тайных переговорах английского и германского руководства, и то, что нам самим не удавалось прийти к взаимопониманию с англо-французами, было принято решение о заключении договора о ненападении с Германией. Про договор от 23 августа 1939 года знали все, но подписание «секретного протокола» осталось тайной за семью печатями даже для тех, кому о них следовало бы знать.

В итоге Фитину пришлось срочно вносить коррективы в работу, перераспределять немогучие силы своего отдела. В частности, сотрудники разведки вошли в созданную при наркоме Берии группу по разбору и изучению документов Генштаба Польши, связанных с разведывательной и контрразведывательной деятельностью.

Приходится признать, что в спецслужбах нашего потенциального противника — гитлеровской Германии — доверия к сотрудникам было побольше. Вот что писал как раз на ту самую тему Вальтер Шелленберг, руководитель политической разведки рейха:

«Имел я также разговор с Гиммлером — о наших отношениях с русскими. В соответствии с секретными пунктами германо-советского соглашения от 23 августа 1939 года, они должны были оккупировать свою зону Польши 18 сентября. Он также сообщил мне, что мы отдаём прибалтийские государства русским, и сказал, чтобы я начал подготавливать мероприятия по обеспечению безопасности новой границы. Он хотел, чтобы я подумал над тем, будут ли теперь русские снижать активность своей разведки или же, напротив, проводить её ещё более интенсивно. Когда я приду к какому-нибудь заключению, сказал он, я должен буду представить доклад с изложением моей точки зрения.

Я был изумлён.

— На этот вопрос можно ответить сразу, — сказал я. — Они будут усиливать активность своей разведки всеми средствами, имеющимися у них в распоряжении. Вне сомнения, они будут стараться заслать своих агентов в число прибалтийских немцев и других национальных меньшинств, репатриируемых в настоящее время»[183].

В то самое время Шелленберг ещё руководил гестаповской контрразведкой.

...Итак, Польша — постоянный источник опасности — исчезла с карты Европы. Но это, к сожалению, совсем не значит, что у начальника разведки прошла головная боль, с ней связанная, и что «польский вопрос» был сдан в архив целиком и полностью...