Фитиль для керосинки - [3]

НО!!!

Я помню его рассказы!

НО!!!

Слово неуязвимо! Пока оно переходит из памяти в память, из уст в уста, пока оно в нас, пришедшее от старших и мудрейших, пока оно в детях, пришедшее от нас, а от детей и, опять же, от нас — во внуках… Вот старуха, встреченная и разговоренная мной в Ясной Поляне. Она, оказывается, помнит, как «с мамой ходила на уборки в графский дом»-то есть к Льву Николаевичу Толстому… а вот знакомая балерина, которая в Большом театре, когда партнер во время дуэта сломал на сцене ногу, так одна дотанцевала этот номер, что никто ничего не заметил… вот старая женщина, стоящая на коленях на оттаявшей земле, потому что болят распухшие ноги, вскапывает грядку — если она не посадит себе овощей — не прокормится грядущей зимой до весны на пенсию в семнадцать рублей (!)… а вот здоровенные, как тумбы, бабы заколачивают кувалдами костыли в шпалы, — они тот трудовой фронт, что вывез нас из войны… вот расчетливая соседка, точно знающая, что кому-то и «ржавый гвоздь нужен»… а вот удивительной красоты пожилая петербуржка на Пискаревском кладбище идет вдоль рядов и на каждый могильный камень кладет по цветочку — она не знает, где, под каким из них вся ее семья, и за что судьба наказала ее, оставив в живых в блокадном городе… вот моя сгорбленная бабушка в разбитом войной доме, сбивающаяся со счета, сколько же родных погибло в гетто… каждый может продолжить это перечисление.

В этой книге собраны рассказы о женских судьбах, рассказы, посвященные женщинам, рассказы, почерпнутые из их жизней… Эти люди не пишут книг, но еще успели и успевают поведать нам, как это было, то есть — о себе, чтобы мы запомнили и несли их слово памяти и передали следующим за нами.

Это слово, живущее в душах — неуязвимо, неподвластно ни трону, ни тлену. Мир сатанеет, природа ополчается против новоявленного варварства, жизнь человеческая дешевеет и дрябнет, но слово бестелесно, а потому — неуязвимо! Оно огромней вселенной и нежнее ребячьего дыхания — оно было в начале… и, может быть, снова станет началом…

Оно прекрасно своей гордостью и чистотой, своим бескорыстием и мудростью, потому владеющие им не вырастут Иванами, родства не помнящими, и никто из из них не станет Фомой не верующим, не посмеет сказать: — Вранье! Да разве могло быть такое!

Не стоит искать живых прототипов, и то, что кто-то узнает свою знакомую или родственницу, или себя — не значит вовсе, что персонаж списан с натуры… тысячи тысяч встреч с людьми дали мне силы и право написать то, что вы найдете на этих страницах… сплавились образы людей в моем сердце в один образ времени.

Спасибо вам, читатель, что вы решили окунуться в него. Женское начало — самое сильное, плодотворное и прекрасное в мире. Оно присуще всем людям. Если эти рассказы помогут пробудиться ему, на свете станет чуть теплее и светлее.

И автор будет рад не бесполезности своей работы. В заключение хочу выразить мою благодарность Наталье Наханьковой, благодаря которой возникла идея этой книги и осуществлено это издание.

Михаил Садовский

* * *

Эта страсть на свете не нова

И во все записана скрижали,

Но пока ты, женщина, жива,

О любви не все слова сказали.

К нам слова любви, как эхо, шли

И в ночной тиши и в шумном зале,

Мы никак расстаться не могли —

О любви не все слова сказали.

Были мы испытаны судьбой,

Дни такие горькие бывали!..

Отчего же вместе все с тобой —

О любви не все слова сказали!

Под росою клонится трава

Или в дыме взрывов скрежет стали,

Но пока ты, женщина, жива,

О любви не все слова сказали…

Агафья Павловна

Хоронили Агафью Павловну просто. За телегой шла завхоз детдома Блюмкина Фрида Соломоновна, да рыжий кот Никоша следовал мелкими перебежками по траве, росшей пучками вдоль дороги. Больше никто из начальства и воспитателей не могли в этот день оторваться от дел — детям гнали глисты, и весь двор был усеян кучами с червями. Мучимые позывами, ребята не успевали добегать до очка в деревянном клозете в углу двора, кому-то становилось плохо, их тошнило.

Родных у этой высохшей сутулой старушонки не было — кто знает, где они сгинули… В ее каморке под лестницей нашли старинное зеркало в черной рамке из кружевного чугуна каслинского литья, томик Пушкина, Новый завет в сафьяновом переплете с серебряными застежками, а в середине фотографию красавицы — у нее на голове белая косынка с крестиком посредине, какие раньше носили в госпиталях. На обороте фотографии в фиолетовой виньетке М. С. Левин «Фото и портреты» стояла дата 1916 год… вот и все богатство… Попа неизвестно откуда пригласили, потому что местный храм еще до войны был закрыт, иконостас тщательно разграблен прихожанами, а колокола увезены на переплавку. Тоненьким голоском батюшка скоренько напутствовал усопшую перед вечной дорогой. Простой грубый крест воткнули в землю, в шероховатую его деревянную поверхность впитались фиолетовые буквы и две даты через черточку… Фрида Соломоновна постояла молча и ушла, кошек она не любила, говорила про Никошу «ди кац»[1] и ни разу не сказала «кецеле»[2], поэтому он остался с Агафьей Павловной, которая два года назад спасла его, выходила, и выкормила.