Фирменный поезд «Фомич» - [16]

Федор огорченно смотрел на свою поверженную жертву, мотал головой и иногда изрекал: «Прошу прощения!» Но, так как он ни к кому персонально не обращался, его не прощали.

На шум прибежали обе проводницы, причем тетя Маша невыспавшаяся и от этого сильно не в духе. Она сразу начала выяснять, как будто все происшедшее не было очевидным и без расспросов.

Пострадавшего перетащили на полку, положили ему на лоб мокрое полотенце. Валерий Михайлович пришел в себя, но говорить что-либо отказался и все время мечтательно смотрел немигающими глазами в потолок, лишь раз прошептав: «Вика, прости…» Зинаида Павловна немного похлопотала возле него, но, видя, что никакой особой опасности для жизни нет, оставила Крестобойникова в покое. Семен и Тося оживленно обсуждали происшествие. Степан Матвеевич, поманив меня пальцем, прошептал на ухо:

— Поговорить надо.

— Сейчас? — спросил я.

— Ну, можно и через пять минут, и через полчаса. Похоже, что мы попали в переделку.

— Хорошо, я только Инге скажу.

— Гражданин, — обратилась ко мне тетя Маша. — Это вы были в ресторане?

— Ну был… А в чем дело?

— Подпишите показания. Преступник утверждает, что вы сидели с ним за одним столиком.

— Да.

— Он говорит, что для него это очень важно.

— Ну хорошо. Я полагаю, что это секундное дело.

Я взял протокол и вот что прочитал.

13

«Крестобойниковы возвращались из театра, где смотрели «Луковое горе» Остапенко. Спектакль, по мнению Валерия Михайловича, был так себе. А Виктория Ивановна вообще считала его явной неудачей заслуженного и одаренного режиссера.

Перед самым подъездом Крестобойников решил пройтись до магазинчика, который закрывался через полчаса. Виктория Ивановна погрозила ему пальчиком, но в магазин сходить разрешила, наказав купить двести граммов колбасы на утро, и пошла варить кофе, который они пили и на ночь. Каблучки ее премиленьких туфель застучали по серым бетонным плитам.

Валерий Михайлович вошел в магазин, в котором уже почти не было покупателей, купил двести граммов колбасы, попросив нарезать ее тонкими ломтиками, взял баночку горчицы и не спеша двинулся домой. Открыв ключом дверь, Валерий Михайлович вошел в небольшой коридорчик, зажег свет и сказал:

— Вика, возьми у меня…

Ему никто не ответил.

Включив в комнате свет, он увидел, что в ней повсюду разбросаны вещи, его и жены. В кресле нахально развалилось черное вечернее платье жены, рядом на диване, словно обнявшись, лежали его костюмы: венгерский, бельгийский и фабрики «Большевичка». На стульях висели его рубашки и ночные сорочки жены. Книжный шкаф с подписными изданиями классиков и сервант с хрусталем были завешаны платьями, кофтами и юбками. Посреди комнаты, собравшись в кружок, стояли туфли жены и его собственные. На столе были расставлены рюмки, тарелочки из китайского чайного сервиза и серебряные вилки и ножи.

«Зачем это? — испуганно подумал он. — Что произошло?»

— Вика!

Ему снова никто не ответил, и тогда он окончательно перепугался. Почти бегом он влетел в спальню, еще надеясь, что Виктория просто спит. Жены не было и в спальне. Ничего не понимая, Крестобойников несколько раз повернулся на одном месте.

«Накручивает бигуди», — догадался он и кинулся в ванную, зацепив по дороге стул, который с грохотом упал… Ванная тоже была пуста.

«Вышла к соседям», — подумал он, очень желая этого. Но даже беглый взгляд на обувь, стоявшую в коридоре, убедил его, что жена никуда не выходила, разве что босиком. И вообще она к соседям заходила очень редко. Да и что ей там делать в такое позднее время?

«Вывалилась с балкона», — мелькнула в его голове ужасная мысль. Это было уже совсем ерундой, но он все же вышел на балкон, посмотрел вниз. Тут уже весь дом был бы на ногах…

Он снова вернулся в комнату и попытался понять, почему все так разложено. С какой целью Виктория могла все это вытащить из платяного шкафа? И тут помимо его воли брюки зашагали в спальню. Он остановился перед шкафом, холодея от ужаса. Рукав рубашки приподнял его руку и заставил потянуть на себя дверцу.

Крестобойников рывком открыл шкаф. Холодными немигающими глазами на него в упор смотрела жена.

«Повесилась!» — молнией мелькнула в его голове короткая мысль. И, сраженный ею, он глухо вскрикнул, схватился рукой за горло, покачнулся, упал и потерял сознание.

…Проснулся он на диванчике старшей дочери. Часы на стене показывали семь. Пора собираться на работу. Голова его была свежа, а тело полно бодрости и сил. Он легко приподнялся с постели и сел, свесив ноги на пол. Тут его взгляд упал на платяной шкаф, и он вспомнил вчерашний кошмар. Холодные мурашки поползли по его спине, а в желудке затошнило от страха.

Дверцы шкафа были полуоткрыты, и он, не вставая с диванчика, мог видеть, что тот полон вещей, которым там и место. А Виктория? Нужно было встать и отворить вторую дверцу шкафа, но он не мог заставить себя сделать это. Он сидел, отрезанный от всего мира, отключив органы чувств, ничего не слыша, не ощущая и не видя, кроме платяного шкафа. И когда он наконец стряхнул с себя оцепенение, то неожиданно ощутил запах свежезаваренного колумбийского кофе, услышал шипение яичницы на сковороде и голос своей жены, негромко напевавшей мелодию последней дежурной песенки.