Фиолетовое пламя - [112]

«Национальная ассоциация борьбы женщин за избирательное право» намеревалась развернуть агитационную деятельность в Филадельфии в июле, во время празднеств в честь столетия со Дня независимости. Поездка была хорошо подготовленной, широкомасштабной попыткой «Ассоциации…» привлечь новых сторонников в надежде, что они вместе двинутся маршем на Филадельфию. Планы Сьюзан Энтони и Матильды Гэйдж не входили, правда, в программу официальных празднеств, однако были поистине грандиозны: они хотели вручить Декларацию прав женщин вице-президенту Ферри. Они собирались прочитать часть ее вслух с трибуны прежде чем кто-либо успеет их остановить. Другие члены «Национальной ассоциации» будут в это время раздавать собравшимся листовки и экземпляры декларации. Но Грейс почти не чувствовала воодушевления. Воодушевление давно исчезло из ее жизни — с той ночи, когда она ушла от Рейза.

В ноябре прошлого года демократы одержали полную победу на выборах в штате Миссисипи. Грейс читала об этом в газетах, и ей было грустно, когда она размышляла об этом. Интересно, думала она, сколько избирателей не пустили к урнам, удерживая их запугиванием, если не силой.

Но она читала также и о событиях в Натчезе, с радостью узнала о падении Форда и о том, что Рейз после ее отъезда отстроил церковь.

Хоть она и сбежала от него, Рейз остался там, чтобы закончить начатое. Она так им гордилась, но к сладости этого чувства примешивалась горечь, и сердце ее сжималось — Ей, пожалуй, даже хотелось бы, чтоб Рейз тогда сразу уехал из Натчеза в порыве обиды и гнева. Но он показал себя настоящим героем. Он заново отстроил школу, и казалось, будто он дотянулся до Грейс через пространство и время, прикоснулся к ней своим делом и своим сердцем. И это еще не все. Мать ее каким-то чудом была жива и находилась на лечении в одной из лучших клиник. Она упрямо цеплялась за жизнь, и врачи обещали ей еще несколько лет. Грейс была вне себя от радости, что туберкулезный процесс приостановлен, пусть даже и на время. Она не хотела уезжать из Нью-Йорка, считая своим долгом находиться рядом с матерью, но Дайана была непреклонна и настояла, чтобы дочь приняла участие в поездке.

— Это ведь твоя жизнь, Грейс, — сказала она. — Или ты просто из-за каприза ушла от него?

Грейс рассказала матери о Рейзе. Да и как бы она могла скрыть от нее свое разбитое сердце? Но это не было неожиданностью для Дайаны. И так, судя по стоимости ее лечения, можно было понять, что существует какой-то благодетель.

В этом-то все и дело. Каждый месяц Рейз оплачивал непомерные счета Дайаны. Грейс не могла понять, как он нашел столько доброты в своем сердце, — ведь она хладнокровно оставила его. Это было так благородно! И это терзало ее. Как и строительство школы, это было реальным делом, весомым, существенным, от которого ей некуда деться. Казалось, Рейз по-прежнему в ее жизни, так близко, что стоит ей протянуть руку — и он окажется рядом, будто все это время только и делал, что ждал ее.

Но она вовсе не хотела, чтобы Рейз оказался здесь. Чего она действительно хотела, так это чтобы он оставил ее в покое и она могла бы окончательно излечиться от своей любви и снова, как прежде, полностью отдаться делу. Но он, как тень, неотступно преследовал ее повсюду.

Грейс прижалась лбом к стеклу, заставляя себя думать об их техасском маршруте: Хьюстон, Сан-Антонио, Фредериксберг, Остин и Сан-Маркое. Поездка предстояла нелегкая, но она была этому рада.

— Ты хочешь сказать, что не поедешь на ярмарку? — недоверчиво спросил Дерек.

Рейз пожал плечами:

— У меня нет настроения, па.

— Мы собираемся остаться на ночь в городе. В Фредериксберге не будет недостатка в музыке, вине и женщинах. Поехали, сынок! Я в жизни не видел, чтобы ты трудился так долго и так усердно. Даже не представляю, как тебе удастся удержать колоду карт со всеми этими мозолями, которые ты зарабатывал с таким азартом!

Рейз не улыбнулся. Он знал, что отец уважает его внезапно пробудившийся интерес к сельскому хозяйству, его добровольное уединение, его воздержание и аскетизм. Но он угадывал также мысли отца: прошло уже восемь месяцев, и Рейзу пора вернуться к нормальной жизни. Дерек даже признался, что хоть он и мечтал всегда, чтобы сын трудился на ранчо рядом с ним, ему вовсе не хотелось, чтобы это случилось при таких печальных обстоятельствах. Рейз рассказал им немного о Грейс, ровно столько, чтобы отец понял его поведение. Теперь Дерек побуждал сына вернуться к прежней жизни, пусть даже ради этого ему придется переломить себя.

— По мне, так лучше б ты шлялся по Европе, — мягко заметил он как-то холодным зимним днем, когда они сидели за чашкой кофе и рюмкой коньяка, — вместо того чтобы торчать здесь, в этаком добровольном заточении.

Рейз промолчал.

Что ж, может, отец прав, может, ему и правда пора вернуться к жизни. Может, ему необходима хорошая партия в карты, хорошая выпивка и женщина, любая женщина. Но даже пытаясь убедить себя в этом, Рейз не ощущал радостного предвкушения и знал, что для него это будет не более чем заученный, привычный ритуал. Он попробовал не думать о Грейс, не звать ее в своих мыслях.