Финишная прямая - [26]

На шестом круге я заметил мелькнувшую тень, автомобиль встряхнуло. Однако я не мог почувствовать ничего серьезного, поехал дальше, и, прежде чем смог обдумать ситуацию, увидел красные флаги: остановка гонки.

Я попросил проверить переднюю подвеску, сразу выяснилось, что повреждения тяжелые, и конструкция держится на последнем волоске. Механики начали замену деталей на стартовой решетке. Я узнал, что тот хаос, который я заметил уголком глаза в повороте «Тамбурелло», означал аварию Айртона Сенны. Машина должна была быть удалена оттуда. И деталь, разбившая мою подвеску, явно происходила из оторванного переднего антикрыла автомобиля Сенны.

Насколько тяжела была авария?

Никто здесь сказать не мог. Мониторы в боксах подключены к внутренней сети трассы, любой телезритель в мире в этот момент имел лучший обзор ситуации, по меньшей мере, мог констатировать, что речь не шла об инциденте, случавшемся дюжинами, а действительно о серьезном происшествии. У меня, во всяком случае, не было проблем с тем, чтобы выбросить это дело из головы, как обычный инцидент, какие случаются часто. Я концентрировался на повторном старте.

Перед стартом я спросил еще раз про Сенну. Ответ был: «Да, он пришел в сознание и как раз встал». Я подумал подсознательно: «…встал и ушел… он знает, как заканчивать шоу». Потом ко мне подошел Берни и сказал «shit weekend». Я спросил, что случилось. У него с собой была рация, и он хотел вызвать профессора Уоткинса, но тот как раз был занят делом, пока рация трещала, а я постарался сконцентрироваться.

Новый старт, никаких мыслей про Сенну или про что-то ужасное. Через несколько кругов я обогнал Шумахера и стал таким образом лидировать. Вдруг в «Аква Минерале» заднюю часть машины занесло, и Шумахер прошел меня без особого сопротивления с моей стороны. Я хотел сначала проверить, что там с машиной. На прямых я видел в зеркале заднего вида искры и думал: «В том, что я не видел их раньше, виноват сам — замечтался или что?» Где-то глубоко в мозгу гонщика такие отклонения понимаются: надеюсь, это не slow puncture.[11] Я подумал, что надо сразу заменить колесо, хотя остановка и планировалась тремя-четырьмя кругами позже, и так и сделал.

При выезде я почувствовал недостаточную поворачиваемость, которой раньше не было, и не был уверен, что было причиной — новые шины или дозаправка. Машина стала тяжелее, мне пришлось менять точки торможения. В быстрой шикане, где Баррикелло попал в свою безумную аварию, машину опять занесло, я вылетел на газон и все еще не был уверен — что-то случилось с машиной или я просто слишком быстро ехал в новых условиях. Что-то подсказало мне — сейчас пойдет быстрая прямая, совсем ни к чему, чтобы что-нибудь случилось с тобой там.

Так что я заехал в боксы для проверки. Парни полагали, что все в порядке, но я сказал: если мне кажется, что что-то не в порядке, то все хорошо быть и не может. В этот момент подошел Жан Тодт и сказал: «Вылезай».

Позднее он говорил: «Я увидел, что ты хочешь выйти из машины.» И я на самом деле этого хотел.

Потом я забился в боксы и вдруг почувствовал, что все так тихо, хотя снаружи гремела гонка. Каким-то необъяснимым образом я понял, что Айртон Сенна лежал при смерти…

Наконец первые известия о серьезности положения просочились и в боксы. Можно было понять, что Сенна еще боролся за жизнь, но битва, собственно, была уже проиграна. В этот момент у меня было единственное чувство: я хотел увидеть его еще раз. Я не знал, что ожидал от этого, но просто непременно этого хотел. Брага и мой отец организовали вертолет компании Marlboro, который доставил нас в больницу Болоньи.

То, что я снова понял в клинике — борьба врачей была безнадежной, но еще не закончилась. Я ждал какое-то время, казавшееся нам бесконечным, затем Йозефа Леберера и меня пустили к нему. Айртон был покрыт зеленой простыней, не закрывавшей часть раны на лбу. Рука и нога, которые я видел, были, по моим ощущениям, рукой и ногой мертвеца. Два или три врача принялись за работу в области повреждений на лбу, и мы опять не поняли, жив ли еще Айртон.

Эта неясность меня очень сильно беспокоила в дальнейшем, поскольку обстоятельства всех этих смутных сведений были какими-то странными. Позднее развернулась дискуссия и, прежде всего из Бразилии, раздались тяжелые обвинения в том, что имели место манипуляции со временем наступления смерти, чтобы не отменять проведение гонки. А я некоторое время подозревал, что сам был использован для подтверждения более позднего момента времени. Это дело оставило для меня открытыми странные вопросы, но не настолько, чтобы позволить себе серьезно сомневаться в официальных данных. Кроме того, главный врач Сид Уоткинс был настоящим другом Айртона, он не согласился бы ни на какие манипуляции.

Йозеф Леберер остался в больнице и с того времени был с Айртоном Сенной по настоятельному желанию семьи. Он сопровождал гроб к самолету, сидел в нем рядом с гробом и до погребения был с Айртоном. Это было бесконечно глубокое прощание.

Моя мать часто использует речевые обороты, на которые я обращал внимание потому, что абсолютно не мог понять их смысла. Самое большее, я мог их бессмысленно повторять, как попугай, и думал, что возможно когда-нибудь я пойму, что на самом деле имелось в виду. Одним из этих выражений было: «я шокирована». Когда я проснулся на следующий после смерти Сенны день, я впервые понял, как это может быть.