Финансы Великого герцога - [59]

Через десять минут судно подошло так близко, что Филипп смог различить флаг — синий крест на белом фоне. Значит, это был русский крейсер. Филипп вытащил свой бинокль, направил его на колосса и различил на борту название: «Царь Александр».

Опустив бинокль, Филипп кивнул капитану Дюпону и, улыбнувшись в очередной раз, двинулся к лестнице, где недавно исчезли граф Пунта-Эрмоса и мадам Пелотард.

Почему господин Колин улыбался?

Потому что он чувствовал себя агентом Провидения, которому доверено покровительствовать дуракам и влюбленным.

И еще потому, что теперь у него появилась надежда вернуть потерянные пятьдесят тысяч фунтов!

Глава вторая, в коей начинается большое приключение

Ночью и утром следующего дня ветер усиливался; море было черно, и только к обеду погода снова разгулялась. Около часа даже сеньор Пакено отважился подняться на палубу: с высокого синего неба, по которому, как прекрасные монопланы, кружили чайки, засияло солнце. Теплый воздух будил аппетит.

— Нам наконец выдался случай представить вам лучшее, что есть на Менорке, — климат, — сказал граф Пунта-Эрмоса.

Около шести они прошли юго-восточный мыс острова, и вскоре показался Маон. Маленький город, все такой же спокойный и белый, поднимался террасами над портом; в соборе звонил колокол, созывая прихожан на молитву «Ангелюс», тени с запада тяжело ложились на дома и пальмы. Лунный серп, как тонкая серебряная царапина, прорезал опалово-голубое вечернее небо; на прозрачной воде, словно белые кувшинки, качались чайки.

«Аист» медленно обогнул пирс и на малом ходу вошел в порт, который был пуст, если не считать чаек, при появлении яхты с криком поднявшихся в воздух.

«Аист» бросил якорь, и некоторое время все казалось спокойным.

Но вдруг из глубины порта вынырнула лодка и стала быстро приближаться к маленькой яхте. На веслах сидел портовый гребец, но кроме него на борту были два господина в форме, богато украшенной галунами и позументами. У обоих на левой руке были белые повязки.

Между тем на палубе яхты к этому моменту остались только профессор Пелотард, его жена и капитан. Когда Маон еще только появился в поле зрения, Филипп отвел графа Пунта-Эрмоса и его друга в сторону и сказал:

— Господа, я собираюсь причалить в столице. Меня там не знают, и потому я, наверное, ничем не рискую. Но если не ошибаюсь, вы бывали на острове? И у вас на Менорке там собственность?

— Совершенно верно.

— Тогда я бы счел разумным — пожалуй, единственно разумным, — чтобы вы не показывались до тех пор, пока я не узнаю, как обстоят дела на суше. Ваше появление может дать повод для насильственных действий со стороны революционеров… предугадать невозможно!

— Вы правы, — согласился граф, — давайте поступим так, как вы говорите.

Вот почему, когда лодка с «галунастыми» господами пришвартовалась у маленькой яхты, на палубе стояли только Филипп и его супруга. Через десять секунд оба господина поднялись на борт. Молодой человек (ему едва исполнилось тридцать), на котором форма была еще вычурнее, а галуны еще крупнее, чем у его товарища, по-военному отдал честь.

— Добрый вечер, — сказал он на ломаном английском. — С кем имею удовольствие говорить?

«Имею удовольствие!» Филипп разглядывал его с любопытством.

— Мое имя — профессор Пелотард, — представился он. — Это моя жена, а это — капитан Дюпон, хозяин яхты, которая прибыла сюда по моему заказу. А я с кем имею удовольствие говорить?

Молодой человек приосанился.

— Мое имя — Луис Эрнандес, — сказал он. — Быть может, оно вам небезызвестно?

Филипп едва не рассмеялся: так это будущий или уже провозглашенный президент Менорки! Спешит предстать перед знатными иностранными гостями… Очевидно, он взял это себе за правило и наверняка побывал и на борту «Лоун Стар» капитана Симонса. А ведь в одной из кают «Аиста» всего в десяти шагах от президента сидел человек, на место которого он метил!

— Я счастлив познакомиться с вами, господин президент, — сказал Филипп с поклоном. — В последние четыре дня, с тех пор как телеграмма капитана Симонса покинула Барселону, ваше имя не сходит со страниц мировой прессы.

— Ах, он дал телеграмму! Я надеялся, что он это сделает, но уже начал волноваться… Никакой реакции… и телеграфный кабель вышел из строя. Никто не знает почему. Я рад, что капитан дал телеграмму. Так значит, в Европе говорят обо мне… то есть о нас?

— О, можете не сомневаться, господин президент! Сейчас нет другого предмета для разговора; газеты захлебываются, воздавая хвалу вам и вашим мужественным соотечественникам. Я сам — представитель прессы… и прибыл, чтобы передать вам ее восхищение и предоставить всю ее влиятельность в ваше распоряжение, господин президент!

Филипп говорил медленно, чтобы каждое слово успело лечь в благодатную почву, каковую со всей очевидностью представляло сердце сеньора Луиса Эрнандеса. Будущий президент Менорки слушал его, чуть приоткрыв рот и вытянув шею, и время от времени поглаживал свой раззолоченный рукав. Филиппу хотелось в самом начале завоевать его расположение, и, по всей видимости, он взялся за дело удачно. Сеньор Эрнандес откашлялся.

— Я рад, мистер Пелотард! Рад, — сказал он как можно торжественнее. — Я вижу, что пресса почла своим долгом встать на защиту правды и правого дела. Я рад… Но прошу вас, не зовите меня президентом. Я еще не стал им… Пока… Выборы состоятся только через несколько дней.