Финальный аккорд - [86]

Я читал и перечитывал ее последнюю записку, пока мои глаза не затуманили слезы. Всю оставшуюся ночь у меня из головы не выходили три слова. Они преследовали меня даже тогда, когда я уснул в слезах. «Я прощаю тебя».

Глава 27

Как одному мужчине сказать другому мужчине – другому отцу, что ты прекращаешь жизнь его дочери? Если ты живешь в Калифорнии, а он живет в Айдахо, то ответ прост – сделай это по телефону. К сожалению, какое бы ни было расстояние, оно не делает задачу проще.

– Октавиус? Это Итан.

– Доброе утро. Как дела у Анны?

Мы не разговаривали пару дней.

– Она… почти так же.

– Ах. А Хоуп? Как она поживает? Последний раз, когда я разговаривал со Стю, он сказал, что она прямо рвется отправиться в больницу.

– Я привез ее туда вчера. Она своего рода заставила меня это сделать.

– Послушай, я знаю, ты с самого начала решил, что от моего приезда будет мало толку, пока ее положение не изменится, но мне кажется, что мне тоже пора приехать ее повидать. Что скажешь?

Я знал, что это было прекрасное вступление для сообщения, которое я вынужден был ему донести, но я не мог подобрать слова.

– Хмм… да. Я думаю, что пора.

Несколько секунд на линии были слышны лишь помехи.

– Итан, ты так говоришь, словно у тебя что-то на уме. Не хочешь поделиться?

Вот оно. Я больше не мог уклоняться от неприятной обязанности.

– Да… вам надо приехать. На самом деле я бы хотел, чтобы приехало как можно больше родственников.

Он замялся.

– Звучит не очень хорошо.

– Да. Не очень. Много лет тому назад, когда мы еще жили в Москве, Анна и я составили завещания о продлении жизни. В них оговорено условие, что при такой ситуации, в которой сейчас находится Анна, мы не можем продлевать ее жизнь. Она посчитала, что месяц – это достаточный срок. Месяц, который уже…

– Настал, – мрачно добавил он.

– Да. Исходя из рекомендаций врача, мы решили, что вероятность выздоровления на данный момент ничтожно мала и согласно букве завещания… мы согласились приступить к реализации пожеланий Анны.

– Понятно. Когда?

– Они отключат диализ через пять дней. Возможно, она проживет еще некоторое время после этого.

Я слышал дрожь в его голосе, когда он тихо сказал:

– Я приеду попрощаться с моей малышкой.

Следующий звонок был дедушке Брайту. Разговор состоялся именно такой, как я себе и представлял. Он позволил мне выговориться, только изредка выражая свое сочувствие.

Как только я объяснил про завещание о продлении жизни и пригласил его и других родственников приехать проститься, я рассказал ему все, что произошло за то время, как он уехал в Орегон. Я с особыми подробностями поведал о том, как впал в состояние, которому сам дал название «трехднедельная безысходность», и как исчезновение Хоуп вытащило меня из этого мрака.

– Твой отец будет счастлив, когда узнает, что ты не пошел точно по его стопам, когда столкнулся лицом к лицу с несчастьем.

– Возможно. Хотя я был очень близок к этому.

Слишком близок.

– Теперь я несомненно лучше понимаю, через что он прошел.

– Не сомневаюсь. Кстати, а как дела у юной леди?

– У Хоуп? Она переносит происходящее гораздо лучше меня. Иногда у меня складывается ощущение, что это она взрослый человек, а я – ребенок, пытающийся ей подражать.

Дед откашлялся.

– Я имел в виду… другую юную леди. Как ее зовут? Эбби?

– Эшли?

– Точно.

Меня не удивило, что он захотел направить разговор в эту сторону. Как-то посреди ночи, после того, как я прочел последнюю записку от Анны, я, наконец, свел воедино все то, что дедушка хотел, чтобы я узнал из его опыта нахождения в концентрационном лагере. Я мысленно прокрутил все, что он рассказывал мне во время нашей последней беседы на эту тему. Самые сладкие вещи обычно находятся прямо под рукой. Это и был ключ к разгадке – «самые сладкие». В его дневнике и той истории, которую он поведал в больничной палате Анны, была одна фраза про самые сладкие слова, которые он когда-либо слышал в жизни. Анна написала точно такие же слова в своей последней записке для меня – три простых слова, которые совсем не были простыми. «Я прощаю тебя». Мысль о том, чтобы простить Эшли Мур, казалась мне не только запоздалой, но и абсурдной, и все же я знал, дедушка считал, что именно это я должен сделать.

– Я не знаю, – признался я. – Последний раз, когда я видел ее, она стояла на крыльце своего дома и слушала, как я разношу ее в пух и прах.

– Да, хорошо… все совершают ошибки.

Я не был уверен, кого он имеет в виду – меня или ее.

– Ты, в конце концов, понял, почему я хотел, чтобы ты прочитал про Маутхаузен?

– Да.

– И?

– И я не знаю, смогу ли это сделать. Я не знаю, хочу ли этого.

– Это нелегко, точно. Но, побывав по обе стороны, казалось бы, непростительных поступков, я могу уверить тебя, что единственный способ излечиться – простить.

Уверен, что в тот момент он надеялся, что донес до меня истину или что-то такое же чудесное. Он ошибался. Я продолжал испытывать по отношению к Эшли все ту же враждебность, что и в первый день, когда увидел ее. Вместо того, чтобы спорить по этому вопросу, я как можно скорее выскочил из этого разговора.

– Ладно, хорошо… я подумаю. Но прямо сейчас мне надо еще кое-кому позвонить. Пожалуйста, поговори с родственниками и расскажи, что происходит. Хорошо?