Финальный аккорд - [49]

Он дал мне возможность взять себя в руки перед тем, как он сказал:

– Мне очень жаль, мистер Брайт. Я знаю, что слишком трудно сразу все переварить, но вы должны понимать истинное положение вашей жены. Наибольшее беспокойство вызывает то, что у нее наблюдается недостаточная восприимчивость и чувствительность.

– Конкретно, что это означает?

– Восприимчивость является реакцией нервной системы на условные раздражители. Представьте это как акт мышления либо сознательное восприятие окружающего нас мира. Чувствительность – это по большей части врожденная реакция мозга, как, например, поиск источника громкого звука или вздрагивание от резкой боли.

В состоянии смятения я повторил свой вопрос:

– Конкретно, что это означает?

– Это означает, что она буквально ни на что не реагирует. Она в коме, мистер Брайт, и даже если во всем остальном она придет в норму, то есть большая вероятность, что она не выйдет из этого состояния, независимо от того, что мы делаем.

Снова два других доктора кивнули в знак согласия, и на этот раз к ним также присоединилась медсестра. Потребовалась минута, чтобы в полной мере осознать то, что он только что сказал и с чем все они согласились, кивнув головой. К этому моменту я был в состоянии полной неразберихи. Все у меня внутри оцепенело. Мне хотелось опять заплакать, но я находился за пределами того, когда даже слезы уже не помогли бы. Единственное, что я ощущал в тот момент, – невыносимая боль в груди, которая заставила меня задаться вопросом, сколько пройдет времени, прежде чем они применят ко мне дефибриллятор.

– Значит, Анна никогда не проснется…

Эти слова выпали из моего рта, как холодные камни на могилу. Я был уничтожен, и я знал это.

Покачав головой, доктор Расмуссен заявил:

– Не совсем так. Она на самом деле не спит. Даже когда мы спим, наш мозг реагирует на внешние раздражители. Это больше похоже на то, что ее мозг перешел в спящий режим, наподобие того, как это происходит с компьютером, когда мы им не пользуемся. Он и не выключен и по-настоящему не включен. Но в этом случае нет никакой возможности узнать, включится ли он когда-нибудь снова.

– Так она просто не отвечает.

Я по-прежнему не был уверен, в чем разница между тем, когда человек спит, и тем, когда он никогда не просыпается.

– Правильно. Существует стандарт, которым мы пользуемся. Он называется «Шкала комы Глазго», используется он для измерения первичных реакций на раздражители. По каждому измерению – реагирование глаз, вербальная реакция и двигательная реакция, она набрала по одному баллу, в общей сложности три. Это самый низкий возможный показатель. Это значит, что не было выявлено ни одной реакции.

– Но… ее состояние может ведь улучшиться, правда?

– Да. И мы будем делать частые измерения, чтобы контролировать ее улучшение. Если ее результат по нашей шкале пойдет вверх, это, безусловно, будет означать положительную динамику. Но ее балл настолько низкий, что… мистер Брайт, у меня были пациенты с более высокими, чем у нее, результатами, которые оставались в коме в течение очень долгого времени.

У меня настолько все пересохло во рту, что я едва мог говорить.

– Как долго?

– Годы, – тихо ответил он. – Пока они наконец не ушли из жизни.

Мне вновь захотелось плакать, но вместо этого я заставил себя разозлиться.

– Тогда, черт побери, не легче было бы просто сказать, что мой близкий человек не выкарабкается? «Привет, мистер Брайт. Хорошая новость: ваша жена не умерла! Плохая новость: она вполне может умереть!»

Доктор Расмуссен проявил больше терпения в своем ответе, чем это мог бы сделать я, если бы мы поменялись ролями. Он просто тихо вздохнул и не произнес ни слова. Медсестра, которая присоединилась к разговору позже, однако, подумала, что мой взрыв эмоций заслуживает ответа.

– Вы должны понимать, что такие ситуации для нас не являются простыми, независимо от того, чем они заканчиваются. Мы знаем, как трудно это для вас. К сожалению, иногда такие вещи просто…

– Нет! – отрезал я, захватив ее врасплох. – Не вздумайте сказать «такие вещи просто случаются». Не говорите это. Такие вещи не «просто случаются». Они просто случайно случаются с Анной и со мной, и я устал от этого! Я устал от вещей, которые просто случаются!

Врачи ждали, пока я не остыл. Тогда доктор Расмуссен откашлялся и обратился ко мне по имени, говоря мягким, размеренным тоном:

– Итан, никто из нас не будет претендовать на то, что знает, через что вам придется пройти или через что вам пришлось пройти в прошлом, если на то пошло. Но я могу сказать, что есть большая разница между тем, когда говоришь кому-то, что его любимого больше нет, и той ситуацией, в которой вы оказались прямо сейчас.

– В самом деле? – огрызнулся я. – И в чем же она?

Он медленно встал и прошелся вокруг стола, потом мягко положил руку на мое плечо. Возможно, так поступил бы мой дед, чтобы успокоить меня, если бы был здесь.

– Как я это вижу, – сказал он, – даже если дела плохи, по крайней мере, у вас есть небольшая надежда, за которую надо держаться.

Он помолчал.

– Итан, вы мало что можете сделать сегодня. Я предлагаю вам поехать домой. Ваша жена все еще находится в постоперационной палате, где она пробудет до завтрашнего дня. И вам нельзя быть с ней в отделении интенсивной терапии. Вы должны поехать и немного отдохнуть.