Фина - [2]

— Нет, — ответила девушка. — Дома меня ждут не менее интересные книги. А что вы читаете?

Незнакомец закрыл книгу, подложив на последнюю страницу большой палец левой руки. Пальцы его прикрыли автора, другие же мирно легли рядом и больше не двигались.

— Знаете? — отозвался молодой человек. — До сих пор не найду своего автора. Кто мог бы так же прекрасно описывать окружение и преподносить обыденность как нечто более глубокое и многогранное, где витает миллион решений и тысячи развязок.

— Вы сейчас о ком-то конкретном?

— Я сейчас о идеальном писателе, которого, думаю, никогда не найду.

— По-вашему, Оскар Уайльд не гениален?

— Вы о его единственном романе?

— Читали его?

— Еще вчера закончил. Необычное произведение. Атмосферное.

Девушка кивнула и отвела взгляд в сторону. Затем сказала:

— Завтра здесь будете?

Молодой человек улыбнулся и вскинул указательный палец за спину девушки.

— Вам уже поздно уходить. Кажется, сегодня именно тот день. День «вселенского снегопада».

Девушка обернулась назад, представив взгляду молодого человека свою шею, затылок и уши. «Как же она прекрасна. Мне бы коснуться её шеи и ощутить волосы в своих руках», — подумал он. На её ухе он заметил маленькую родинку, спрятавшуюся во впадину мягкой тени. На свитере лежали две белые пылинки, словно прилетевшие к ней, чтобы согреться. Опустив взгляд ниже, молодой человек мысленно снял с девушки свитер и закрыл глаза. Подняв веки, рядом с ним никого уже не было, только лишь слабый запах её тела или волос, нейтральный и притягательный, то ли цветочно-пепельный, то ли ежевично-смолистый.

Около окна, вглядываясь в последние проблески незанесенного стекла, стояли две женщины: молодая и постарше. Молодой человек стал неспешно оглядывать их, сравнивая кисти рук, представляя себя в их теле, мысленно прижимаясь к каждой, ощущая биение сильного сердца, несущего по организму теплую кровь. «Их ценности, вкусы, предпочтения и окраска голоса, природная мимика, мышление — все это отличается. Одна любит розовое, а другая только вчера поняла, что этот цвет безвкусен и даже более, не имеет прав на существование. Свитер. Разве он не колет её тело? Или ей это нравится?» — размышлял молодой человек.

— Надеюсь, что уже через пару часов мы будем откапывать входную дверь, — сказала Бокья Потарофьевна. — Этот снегопад безумен, словно голодный волк.

— Часто здесь такие метели? — спросила девушка.

Бокья улыбнулась и отвела голову, устремив взгляд в сторону молодого человека. Она продолжала улыбаться и словно хотела, чтобы в разговор вступил незнакомец.

— Ровно два раза в год, — наконец услышали дамы. — В марте и ноябре каждого года.

Это было хорошее начало знакомства Луффы и Марлотия. Теперь же вернемся в настоящее.

После проводов мамы и папы я вернулась домой, сняла туфли, поставила их на этажерку и помчалась вверх по лестнице, ритмично размахивая руками — для ускорения. Закрыв за собой двери, я упала лицом в подушку и стала плакать. На белой наволочке появились серые влажные пятна, контуры которых были похожи на кляксы или же недовольные облака, плачущие красками хмурых осенних дней.

Ноги мои отдохнули, слёзы сняли боль, и я решила перевернуться, уставившись глазами на прилежную подружку. Она тебя не обидит, не скажет плохого, а порой даже успокоит и выслушает, с сочувствием кивая клавишами под крышкой. Тяжелое, черное пианино. Это был подарок для моей мамы. Бабушка подарила его на 20-летие дочери, когда решила, что звуки такого приятного для слуха музыкального инструмента благотворно повлияют на её внучку — будущую меня. К игре на пианино пристрастились все, включая дедушку и папу. Когда отец брал меня на руки и нашёптывал сказку, мелодия, струившаяся из под клавиш, убаюкивала и накрывала меня невидимым покрывалом медового сна, густого и сладкого, целебного и согревающего. Нажмёшь белую клавишу — выскочит ивовая волнянка — летающая пушинка с гребенчатыми усиками. Нажмёшь черную клавишу — вылетит филенор с длинными шпорами. С кружечкой чая в руках здесь не редко сидел мой дедушка Пихус. Белые клавиши для него — собачки — воспоминание молодости. Переворачивая кусочек лимона, дедушка смотрел на маленькую меня, хотя сам он, по правде сказать, звал меня Гафинкой.

— Обед на столе! — послышалось снизу.

Моя бабушка Брюфа испекла оладьи и открыла банку сметаны. Поставила еще малиновое варенье, да заварила компот из яблок и груши. Когда я спустилась и прошла на кухню, дедушка заворачивал третий блин, отложив ложку на блюдце.

— Как поешь, позвони тетё Клорьянте, — сказала бабушка Брюфа. — Она приготовила нам варенье из ревеня.

— Ягода такая? — поинтересовалась я.

— Вот бы нам самим знать, Гафинка, — добавил дедушка Пихус. — Спроси у тёти Клорьянты, что это за чудо такое, да с чем его есть можно. Надеюсь, что косточек там не будет, а то зубы мои…

— Зубы, зубы! — не выдержала бабушка Брюфа. — Тебе не пятнадцать, чтобы орехи грызть, так что не чванься!

— Да я ничего не говорю, а только рассказываю, что зубы не те уже, — сказал дедушка Пихус.

— Бабушка! — вдруг закричала я. — Можно мне пол банки? А всё остальное — ваше.