Фима. Третье состояние - [31]

Ящерица дернулась и молниеносно скрылась за водосточной трубой. Была и нет. Четко и ясно. “Реквием” Форе закончился, начались “Половецкие пляски” Бородина, которые Фима не любил. И свет сделался ярче, резал глаза. Фима закрыл окно, увлекся поисками свитера и ничем не смог помочь электрическому чайнику, который давно уже кипел на кухне, и вся вода в нем выкипела, а теперь он подавал сигнал бедствия запахом дыма и паленой резины. Фима понял, что предстоит новый выбор: отдать чайник в починку по дороге на работу или купить новый.

– Это твоя проблема, голубчик, – сказал он себе.

Сжевав таблетку от изжоги, он решил выбрать свободу. Позвонил в клинику и объявил Тамар, что нынче не выйдет на работу. Нет, он не болен. Да, он уверен в этом. Все в полном порядке. Да, личное дело. Нет, никакой проблемы нет, как нет и нужды в помощи. Но спасибо. Передайте, что я приношу свои извинения.

Он отыскал телефонную книгу, и, о чудо, на букву “Т” нашел “Тадмор Аннет и Иерухам”, в квартале Мева-серет Иерушалаим.

Аннет ответила сама.

– Простите за беспокойство, говорит регистратор из клиники, где вы были вчера, Эфраим. Фима. Быть может, вы помните, мы немного поговорили здесь, в клинике. И я подумал…

Аннет хорошо его помнила. Выразила радость. Предложила встретиться в городе:

– Через час? Или через полтора? Вам удобно, Эфраим? Я знала, что вы позвоните. Спрашиваете – откуда? Просто у меня было такое чувство. Что-то между нами осталось вчера… недосказанным. Стало быть, через час? В кафе “Савийон”? И если я немного опоздаю – не отчаивайтесь…

10. Фима уступает и прощает

Прождав ее четверть часа за боковым столиком, Фима не выдержал голода и заказал кофе с пирогом. За соседним столиком сидел член парламента от правой партии, он беседовал с худощавым бородатым парнем; Фима решил, что это активист поселенческого движения с территорий Иудеи, Самарии, Западного берега реки Иордан, оказавшихся под юрисдикцией Израиля после Шестидневной войны. Говорили они негромко, но до Фимы долетели слова парня:

– Ну вы там уже совсем стали кастратами, забыли, откуда вы вышли и кто вознес вас.

После чего оба еще больше понизили голоса, едва ли не до шепота.

Фима вспомнил, как бежал вчера из дома Нины, вспомнил про свой позор перед ней, о безобразном своем поведении в кабинете у Теда, как унизил и Яэль, и себя в темном парадном. А было бы забавно вступить в спор с этими двумя, секретничающими за соседним столиком. Одной левой он бы уложил их на обе лопатки. Наверное, Аннет Тадмор передумала, уже жалеет о своем обещании и вряд ли явится на свидание. Да и с чего бы ей являться? Ее округлые формы, ее удрученность, ее платье из хлопка, прямое, как у воспитанниц интернатов, – все это порождало в нем вожделение, смешанное со злорадством на собственный счет: твое счастье, что она передумала, избавила тебя еще от одного позора.

Парень встал и в два шага оказался у столика Фимы, с испугом увидевшего, что у парня на поясе пистолет.

– Простите, вы случайно не адвокат Праг?

Фима помешкал, обдумывая ответ, уже чуть было не соблазнился ответить положительно, ибо все, связанное с Чехией, с Прагой, вызывало в нем теплые чувства. Однако произнес:

– Я так не думаю.

– Мы уговорились встретиться здесь с человеком, которого никогда не видели. Вот я и решил, что это вы. Извините.

– Я, – объявил Фима напористо, словно производя первый выстрел, открывающий гражданскую войну, – я не один из ваших. Для меня вы – чума, мор, бедствие.

Парень расплылся в широченной улыбке пай-мальчика, выражающей безграничную любовь к народу Израилеву.

– Подобные выражения стоит поберечь для истинных врагов. Из-за беспричинной ненависти разрушен был наш Храм в Иерусалиме. Не повредит всем нам попробовать хоть однажды полюбить беспричинно…

Всколыхнувшийся в Фиме восторг, вызванный предстоящим спором, и полемический задор, возбуждавший все его чувства, мигом опьянили Фиму, на кончике языка уже вертелся сокрушительный ответ, но в этот миг он увидел на пороге Аннет, рассеянно озирающуюся вокруг, и почти пожалел, что она все-таки пришла. Однако приподнялся и помахал рукой, скрепя сердце отказавшись от дискуссии.

Аннет извинилась за опоздание и села напротив него. Фима объяснил, что она как раз вовремя и ее появление спасло его от нападения этого террориста из Хезболлы. Точнее, она спасла этого террориста, вырвав его из рук Фимы. И, не удержавшись, изложил ей основы своего мировоззрения, лишь после этого вспомнив, что следовало бы ему попросить прощения за то, что, не дождавшись, он заказал себе кофе и пирог. Что она будет пить? К его полному изумлению, она попросила рюмку водки и стала рассказывать о своем разводе – после двадцати шести лет супружеской жизни, которая, по ее мнению, была просто идеальной. По крайней мере, так она выглядела со стороны.

Фима заказал ей водку. Себе он попросил еще кофе и сэндвич с сыром, а затем и сэндвич с яйцом, потому что голод так и не утолил. И слушал ее не совсем внимательно, поскольку за соседним столиком появился третий человек, лысый, в сером плаще, по всей видимости – тот самый мистер Праг. Фима улавливал из перешептываний троицы, что они строят планы, как бы вбить клин между сотрудниками государственной прокуратуры. Сам с трудом веря, что говорит это, Фима сказал: мол, двадцать шесть лет ее замужества кажутся ему невероятными, ведь ей больше сорока никак не дашь.