Философские пропасти - [56]
Смерть – это естественное продолжение жизни. Жизнь не прекращается. Жизнь видит свое истинное лицо лишь в зеркале смерти. «Чем была бы жизнь, если бы не было смерти? Кто бы осмелился жить? Ведь только страх смерти, вообще-то бессмысленный, помогает нам продолжать свою жизнь до старости». Имеющее предел не существует, потому что ничто не оканчивается во времени. Возможно только то, что бесконечно. У людей есть только одно неотчуждаемое и несомненное счастье: они могут надеяться на смерть.
Наше сознание продолжает существовать и после смерти. Это значит, что мы можем осознавать себя живыми и по ту сторону могилы. Жизнь в неумерщвляемом сознании. «Мы никогда не узнаем, что мы мертвы». «Что была бы жизнь без смерти? Смерть – это то, что придает жизни важность, значение, достоинство, смысл и бескрайние перспективы». «Жизнь – это тайна, смерть – ключ, которым она отказывается; но тот, кто поворачивает этот ключ, навеки исчезает в этой тайне».
Но все же смерть – это некое катастрофическое изменение самосознания, в котором утрачивается континуитет нашей личности, нашего Я. Если же так, тогда бессмертие человека как личности онтологически невозможно. Ведь бессмертие – только тогда бессмертие, если в нем сохраняется преемственность личности. Метерлинк не ощущает эту антиномию, поэтому смело выдвигает нелогичный тезис: «Наше нормальное состояние – это смерть, то есть бессознательность, потеря нашего я, нашей личности… Смерть – наше нормальное состояние, ибо означает наше возвращение к универсальной жизни. В великом режиме универсума мы перестаем быть мучительным исключением». Мы можем не существовать, но с того мгновения, когда мы начали существовать, мы окончательно бессмертны.
***
Книга Метерлинка «Перед великой тишиной» - трагичный баланс его философии. Иначе и быть не могло, ведь и он жертва европейской эпидемии – гуманизма, человекопоклонства. Он хотел все свести к человеку, все объяснить человеком, и наконец тот ему опротивел. Это большое отвращение к человеку всегда охватывает человеческое существо, лишь только оно пытается Бога заменить человеком. В гуманистическом порыве Метерлинк не пожелал опереться на Богочеловека, потому и онемел в безумном отчаянии перед неразрешимою загадкой мира.
«Для чего я жил? – спрашивает себя Метерлинк. – Чтобы вместе с миллиардами и миллиардами других существ, бывших до меня, моих современников и тех, которые придут после меня, стать бесполезным кольцом в цепи, которой не будет конца и которая ничему не послужит? Про прошествии тысяч лет вопросов и размышлений человечество, украшающее жизнь на этой земле, не нашло ответа, который можно было бы принять». Нам говорят, что, вероятно, в конце концов ничто не пропадет в духовной сфере и что все усилия, все трагичные победы нашего разума и нашего сердца, собравшись, образуют единый резерв, из которого могут окормляться наши потомки или другие миры и который будет способствовать извлечению сознания универсума из мрака и хаоса. Но все наши усилия, все наши победы никогда не завершались ничем иным, как погружением во все более и более глубокое непонимание; и все, что мы узнавали о цели и причине существования, о начале и конце, о времени и вечности, о материи и духе, о жизни и смерти, становилось все негативнее и негативнее. В общий фонд мы вкладывали только нули, которые ничего из себя не представляют и ни о чем не говорят. Нагромождая ничто на ничто, мы не можем надеяться, что однажды мы сумеем нечто найти и обнаружить.
Мысль человеческая, выпоротая загадками мира, мученически ищет смысл жизни и не находит его. Она непрестанно уходит во все новые и новые бесконечности, которые только увеличивают ее жажду познания. Единственное, что существует в универсуме, это бесконечность, - размышляет Метерлинк. – Бытие не имеет цели. Цель означает границу, единственное же правило бесконечности и бытия в том, что у них нет и не может быть границ. Это причина, которую мы ищем, и всегда будем искать путем вопросов, и никогда ничего не поймем. Единственный совершенный нами прогресс заключается в агностицизме. Страшен итог человеческого прогресса: «Если подвести итог тому, что сделал человек с момента своего появления на земле, мы должны констатировать, что он не открыл ничего нового ни о жизни, ни о смерти, ни о Боге, ни об универсуме, ни о пространстве и времени; несколько неуверенных слов о свете, о теплоте, об электричестве и гравитации и ничего о духе и материи, ничего о вечности, о бесконечности, о добре или зле, о происхождении, о цели или пределе».
Чем закончится человек? А чем такой человек, как Метерлинк? Прикованный к земле, он выкрикивает свои больные вопросы в космические пропасти и пещеры, и ниоткуда ни эха, ни отклика. Отовсюду на человека набегает и наседает тишина, глухая, а может быть, и вероломная. Для Метерлинка, конечно же, глухая и вероломная. Но не для Христова человека. Ведь он в Божием молчании находи красноречивые ответы на свои муки и боли. А отчаявшийся Метерлинк еще сорок лет назад, стуча своими вопросами в неоткрываемую дверь космических тайн, прокричал существу, стоящему за дверью: «Чудовище, я плюю на тебя!»
Cлово архимандрита Иустина проникает в мысль самого Апостола Любви так глубоко, что 1900 лет, отделяющие нас от момента написания этого послания, как бы сглаживаются и кажется, что обращено оно именно и непосредственно к нам – современным людям мира, уже не знающего Бога подобно тому, как мир первого столетия Его еще не знал…
Достоевский не всегда был современным, но всегда — со–вечным. Он со–вечен, когда размышляет о человеке, когда бьется над проблемой человека, ибо страстно бросается в неизмеримые глубины его и настойчиво ищет все то, что бессмертно и вечно в нем; он со–вечен, когда решает проблему зла и добра, ибо не удовлетворяется решением поверхностным, покровным, а ищет решение сущностное, объясняющее вечную, метафизическую сущность проблемы; он со–вечен, когда мудрствует о твари, о всякой твари, ибо спускается к корням, которыми тварь невидимо укореняется в глубинах вечности; он со–вечен, когда исступленно бьется над проблемой страдания, когда беспокойной душой проходит по всей истории и переживает ее трагизм, ибо останавливается не на зыбком человеческом решении проблем, а на вечном, божественном, абсолютном; он со–вечен, когда по–мученически исследует смысл истории, когда продирается сквозь бессмысленный хаос ее, ибо отвергает любой временный, преходящий смысл истории, а принимает бессмертный, вечный, богочеловеческий, Для него Богочеловек — смысл и цель истории; но не всечеловек, составленный из отходов всех религий, а всечеловек=Богочеловек." Преп.
Настоящий оттиск из первого выпуска альманаха «Православие» включает в себя перевод новооткрытых текстов преподобного Иустина (Поповича), озаглавленных сербским издателем «Записки об экуменизме». Это наброски мыслей к будущей книге, которую святой Иустин не успел написать. Его размышления касаются не только экуменизма, но и вообще современной западной цивилизации, католицизма, протестантизма, гуманизма, и в центре всех рассуждений — Богочеловек Христос и Его Церковь.
Исследование написано сербским богословом в 1931 году.Читатель, которого занимают проблемы миссии России, найдет в книге много поднимающих самооценку идей. "Своей "непогрешимостью" и гордой самодостаточностью европейский человек осудил себя на смерть, после которой, по законам людской логики, нет Воскресения, а Европу превратил в обширное кладбище, из которого не воскресают. Но славянский человек в своей евангельской грусти и в своей всечеловеческой любви чувствует, верует и знает: только благой и чудесный Богочеловек может победить смерть и воскресить каждого мертвеца, обессмертить каждого смертного и европейское кладбище превратить в питомник Воскресения и бессмертия".В книге подробно рассматривается философия Достоевского, особое внимание уделяется ее мистической составляющей.