Философская мысль Китая. От Конфуция до Мао Цзэдуна - [105]

Подавляющее большинство консерваторов получило устаревшее классическое образование, и оно обладало скудными знаниями о внешнем мире. Зато кое-кто из китайцев, прекрасно познавших жизнь на Западе, а также переживших период восхищения его культурой, лишился всех иллюзий по его поводу. Интересным примером такого китайца можно привести общественного деятеля по имени Янь Фу (1854–1921). Получивший образование в университете Эдинбурга, он стал пионером в переводе философских трудов западных мыслителей на китайский язык. Его переводы книг Томаса Гекели, Джона Стюарта Милля, Герберта Спенсера, Адама Смита и других сыграли важную роль в распространении западной научной мысли среди китайцев. Однако после Первой мировой войны у него появилось такое представление, что уклад жизни в Китае, в конце-то концов, устроен приличнее, чем на Западе. Он писал: «Западная культура после этой европейской войны подверглась полному разложению… Раньше, когда я слушал наших ученых старой школы, обещавших, что наступит день, когда учение Конфуция станет достоянием всего человечества, мне казалось, будто они несут какой-то вздор. Но теперь я нахожу, что кое-кто из самых просвещенных мужей Европы и Америки постепенно явно склоняются именно к такому мнению… Мне так кажется, что за три столетия движения к прогрессу народы Запада уяснили четыре принципа: корысть – греби все под себя; убивай всех, кто не такой, как ты; забудь о чести и стыд не для тебя. Принципы Конфуция и Мэн-цзы, предназначенные для блага всех людей на планете, отличались от них настолько же широко и глубоко, как Небо и Земля».

Конфуцианские принципы представляют собой несомненный благородный ответ на пушечные залпы вторгшихся иноземцев, только вот толку от них мало. Многие китайцы тогда уже осознавали простую истину: при всем возможном осуждении пришельцев с Запада и всего, что они натворили, ради защиты своего отечества им придется перенимать западный опыт, без которого в таком случае не обойтись. Очевидным примером можно привести принятие на вооружение огнестрельного оружия, причем стволы для пушек в Китае отливали иезуитские миссионеры еще в XVII веке. С древних времен китайцы к тому же оценили достоинства западной математики и естественных наук.

На протяжении какого-то времени в XIX веке считалось, что мощь западных держав опирается на нескольких легко раскрываемых секретов, таких как математика, естествознание, военная и морская науки, а также применение машинного оборудования. Появились такие рассуждения, будто при овладении китайцами такими приемами, да еще наряду с обладанием ими собственной непревзойденной культурой, они смогут очень быстро продемонстрировать свое превосходство в мире. Научные труды западных ученых перевели на китайский язык, молодых китайцев отправили за границу на учебу, предпринимались попытки переустройства армии и военно-морских сил по западному образцу, построили несколько арсеналов, верфей и фабрик. Все же результаты получились неутешительные.

Проницательные китайцы, особенно из тех, кто побывал за границей, сообразили, что дело им предстоит очень серьезное. Подлинный секрет мощи западных стран, пришли они к выводу, заключается скорее в единстве интересов правительства и народа. Это единство опиралось, решили некоторые из них, на всеобщее образование, политическую справедливость, соразмерное распределение экономических благ и просвещенные общественные учреждения. Все большее признание приобретал вывод о том, что ради выживания Китая в условиях крестового похода на него Запада не обойтись без переделки на современный лад политических, социальных и экономических учреждений Поднебесной.

Никто в этом и не сомневался. Можно как угодно восхищаться традиционным образом жизни и философской мыслью Китая, однако они не предназначались для противостояния агрессивному нажиму со стороны Запада. Они служили всего лишь обеспечением традиционной структуры китайского общества. Во главе всего стоял император. Основой служила огромная масса простого народа, почти поголовно земледельцев. Между ними в качестве посредников и соглядатаев за тем, чтобы император и народ выполняли свои обязанности, как было предписано обычаем, находились ученые-сановники, сведущие в классике и воспитанные на конфуцианских добродетелях.

Самая мощная привязанность индивидуума принадлежала его семье, выполнявшей множество функций, которые на Западе делегировались государству. Важность для него могли представлять сторонние учреждения, такие как деревенский сход или решение гильдии, к которой он мог принадлежать. Но само государство от рядового китайца находилось где-то очень далеко. В спокойные времена государство не вмешивалось в жизнь народа, а больше выступало в качестве третейского судьи между вступившими в конфликт группами населения. Бытие в Китае регулировалось мощной десницей обычая от императора вниз до его подданных, но во многих отношениях старый Китай выглядел либеральным государством.

Это государство представляло собой структуру, но едва ли эта структура перерастала в организацию. Любая организация, достойная такого названия, должна быть прочно скрепленной, но все же гибкой, способной функционировать установленным образом при любых изменениях обстоятельств. Китайская империя такими атрибутами не располагала (в XIX и XX веках, во всяком случае). Император теоретически числится деспотом, однако президент Соединенных Штатов Америки уполномочен требовать от собственных сограждан повиновения своим распоряжениям в такой степени, о которой император Китая мог только мечтать. Высокопоставленные сановники и генералы редко бросали вызов императору, но они часто не выполняли его указания, при этом приводя несостоятельные доводы. Их можно было подвергнуть наказанию, если это позволяло положение семьи, клана или рода в обществе, и вот угроза наказания в таком случае обычно заставляла сановников повиноваться приказам императора.