Философия войны - [16]
Парадигма религиозного противостояния определяется как православие против католичества и (позже) против крайнего протестантского фундаментализма. В этой антитезе важнейшее значение уделяется пропорции между посюсторонним и потусторонним в религиозной этике. Православный этический идеал заключается в утверждении обратных пропорций между миром человеческим и миром божественным. Основание такого подхода заложено и в самом «Евангелии» («Я пришел призвать не праведников, а грешников к покаянию»>4, «Удобнее верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в Царство Божие»>5 и т. д.), и в православном Предании, в том числе и в социальной этике Восточной Церкви. Земное благосостояние считается эфемерным, незначащим, а благоустройство быта и посюстороннего мира рассматривается, как дело второстепенное, неважное перед лицом магистральной задачи, стоящей перед христианином, — задачи стяжания Святого Духа, спасения, преображения. Бедность и скромность представляются не столько недостатком, сколько, напротив, полезным фоном для поиска духовного, а аскеза, монашество, отвлеченность от дел мира сего рассматриваются как высшее призвание. Страдание земное оказывается не просто наказанием, но славным и светлым повторением пути Христова. Потустороннее проступает в посюстороннем, релятивизируя его, делая незначимым, прозрачным, преходящим. Отсюда традиционное (хотя и относительное, конечно) небрежение бытоустрои-тельством, свойственное восточному христианству. Нельзя утверждать, что такой православный подход всегда дает положительные результаты. В высшем проявлении — это святость, нестяжательство, созерцание. В низшем — карикатурном — лень и нерадивость.
Западная Церковь изначально отличалась повышенной озабоченностью мирскими вопросами, политическими интригами, накоплением и распределением мирских благ. Протестантский фундаментализм абсолютизировал этот аспект, перенеся все внимание исключительно на мир сей. Протестантская этика утверждает, что бедность уже сама по себе есть порок, а богатство — добродетель. Потустороннее сводится всецело к посюстороннему, награда и наказание из мира иного перемещаются в мир земной. Это дает невиданный рывок в сфере быто-устроительства, но минимализирует или вовсе отрицает созерцательный, духовный аспект религии. От христианской доктрины не остается не только духа, но и буквы. Отсюда современные попытки цензурировать «Новый Завет» в тех местах, которые вступают в вопиющее противоречие с экстремальными положениями протестантского духа.
Противоположная религиозная этика, секуляризируясь, дает, с одной стороны, социализм, с другой — либерал-капитализм.
Определяются два главных субъекта истории — Церковь Восточная (Православие) и Церковь Западная или, точнее, мозаика западных конфессий, в авангарде которых стоит «протестантский фундаментализм». Диалектика их противостояния вскрывает тайную траекторию религиозного содержания истории.
Теперь осталось рассмотреть иные религиозные конфессии, в которых наличествует проявленный эсхатологический фактор и которые достаточно масштабны, чтобы претендовать на ведущую роль в финальной драме истории. На эту роль претендуют только ислам и иудаизм.
Иудаизм представляет собой парадигму эсхатологически ориентированной религии, и само христианство тесно связано с иудейской эсхатологией. Иудаи-стическая религия дает самую концептуально завершенную картину конца времен и участия в нем народов и церквей.
Смысл иудейской эсхатологии в самых общих чертах сводится к следующему. Евреи являются не просто этносом, но одновременно религиозной общиной. Такое отождествление этнического элемента с религиозным составляет уникальную особенность иудаизма. В этом смысле все сказанное в предыдущем разделе относительно евреев как этноса полностью применимо к иудаизму как религии. Иудаизм — субъект религиозной истории, ее ось. Долгое время иудейская вера находится в периоде гонений со стороны «гойских» конфессий, но в конце времен, с приходом машиаха, с воссоединением евреев на Земле обетованной и с восстановлением Храма иудаизм расцветет и встанет во главе Земли. Светским выражением этой религиозной эсхатологии стал современный сионизм.
То, что евреи не растворились как этнос и как религия в море иных народов за долгие века рассеяния, что они сохранили веру в свой грядущий триумф, что, пройдя сквозь столько испытаний, смогли осуществить долгожданную мечту и воссоздать свое государство, не может не производить сильного впечатления на любого беспристрастного наблюдателя. Такое буквальное исполнение эсхатологических чаяний евреев явно свидетельствует о том, что эта традиция действительно глубоко связана с таинством мировой истории и отмахнуться от этого факта нельзя ни скептикам, ни позитивистам, ни антисемитам. Более того, за последние века позиции иудаизма как религии в глазах христианских народов укрепились настолько, что эта конфессия, бывшая некогда периферийной бесправной ересью, обрела право голоса в обсуждении и решении самых важных мировых вопросов.
