Философия одиночества - [33]
Ребенок может быть отчужден от мира своей семьи глубинными особенностями развития. Это рождает одиночество, лучащееся изнутри него. Оно освещает сумерки обыденности. Сквозь свет такого одиночества в детстве прошли, вероятно, все гениальные люди.
Не каждый странный ребенок становится гением, но каждый гений был странным ребенком.
Одиночество странного ребенка может быть трагически суетливым и шумным, когда он задает множество вопросов, на которые родители не находят ответа, но оно может быть печальным и тихим, когда он замыкается в себе, безмолвно постигая мир.
Но и то, и другое — одиночество непонятого ребенка. И родителям, если они хотят постичь странного ребенка, необходимо искать лейтмотив симфонии его странности. Им нужно научиться воспринимать его как отдельную Вселенную. Они же часто не готовы к этому. И одиночество странного ребенка бесконечно углубляется.
Одиночество странного ребенка — это опережение юношеского одиночества. Но странный ребенок не есть вундеркинд. Последний просто механически опережает своих сверстников на три, пять, десять лет. Странный ребенок качественно отличается от любого взрослого и сверстника. Он может даже отставать в обычном развитии от сверстников. В нем зреет нечто принципиально новое.
Одиночество странного ребенка освещает обыденность и раздвигает ее. И внезапно в обыденности открывается бездна. И одиночество странного ребенка может осветить в ней нечто необыденное. Иногда это нечто бывает ужасным. Борьба с таким ужасом — судьба странного ребенка. Она выводит его в юность и взрослость.
Стивен Кинг в своих романах создает целую галерею странных детей, обретающих себя в преодолении ужаса, пытающегося уничтожить их странность. Их одиночество притягивает ужас, словно магнит.
Однако навстречу призыву одиночества странного ребенка из разлома обыденности может выйти не только Ужас, но и ответный Свет.
Наилучшее, что могут сделать родители, которые так и не смогли понять странного ребенка, — это не мешать его одиночеству…
Глава 3
Мать-одиночка и одинокая мать
Дети часто становятся одинокими благодаря родителям, но и родители могут обрести одиночество благодаря детям. В наиболее яркой форме это проявляется в образе матери-одиночки. Так обычно называют женщину, которая, родив ребенка без ведома рода, сама воспитывает его. Род жалеет, но и презирает ее, ибо он не видел такую мать в подвенечном платье под руку с отцом ребенка. Эта жалость и презрение отчасти напоминают жалость и презрение к старой деве. Однако в современном обществе они имеют гораздо более мягкие формы. Если старая дева не обладает мужчиной вообще, то за матерью-одиночкой стоит призрак мужчины, материализованный в ребенке.
Одиночество матери-одиночки наполнено страданием-прикованностью к ребенку. И одновременно она ищет в ребенке окончательный смысл и преодоление одиночества. Ей хочется составить с ребенком самодостаточный мир. Нр чувство самодостаточности постоянно ускользает от нее. Мать-одиночка всегда осознанно или бессознательно стремится обрести мужчину. Обретение мужчины для матери-одиночки есть снятие позора беззамужества. Поэтому ее интерес к мужчинам может быть окрашен тайной враждой к ним.
Совсем иначе род относится к одинокой матери — женщине, разведенной с законным мужем. Здесь мужчина не является призраком, он удержан в сознании и памяти рода; род владеет его образом и именем. Жалость к одинокой матери, разведенной с мужем, в отличие от матери-одиночки, почти преобладает над презрением.
Если обретение мужа для матери-одиночки есть снятие позора беззамужества, то для одинокой матери это снятие позора развода. Ее тяготение к мужчинам также может быть окрашено враждой, укрепляющей бастионы одиночества, возведенные против мужчин. Преодоление этой вражды есть преодоление одиночества и возможно для нее — как и для матери-одиночки — только через любовь.
Однако любви к мужчине бесконечно сложно реализоваться в жизни одинокой матери. Ребенок стоит между ней и миром мужчин. Его одинокий образ требует всей полноты любви. И нереализованная любовь женщины к мужчине, слившись с любовью к ребенку, обрушивается на его слабые плечи. Понятно, что такая любовь порой калечит и уродует ребенка. Он вырастает собственником матери, владеющим ею, как рабыней, вырастает неспособным уважать и любить ее.
Женщине, всегда нужно уметь отделять любовь к мужчине от любви к ребенку — соединенные они губительны для ребенка. Поэтому все женщины, которые видят в мужчине лишь материальный придаток к себе и ребенку, всегда готовят основу будущего несчастья для своего ребенка. Они всегда есть одинокие матери при живом и близком муже.
Любовь к мужчине первична по отношению любви к ребенку.
Только способность и воля любить мужчину делает творящей, а не разрушающей любовь матери к ребенку.
Глава 4
Одиночество странной матери
Иногда сам факт рождения ребенка может означать для женщины травму существования. Это не только результат нежелательной беременности, но и непредвиденных последствий рождения. Женщина вдруг понимает, что ребенок и семья отнимают огромное время, которое она отдавала раньше, например, искусству или спорту. Возникает противоречие между желанием вернуться к прежней жизни и необходимостью отказаться от нее во имя рожденного ребенка. Такое противоречие испытывает, вероятно, весьма незначительное количество женщин — аналогичное количеству мужчин, которые, начав сексуальный акт, начнут тяготиться им, думая о проблемах работы. Большинству женщин дано инстинктивное сладострастие от пребывания рядом с новорожденным, близкое к сладострастию полового слияния с мужчиной.
Интеллектуальная автобиография одного из крупнейших культурных антропологов XX века, основателя так называемой символической, или «интерпретативной», антропологии. В основу книги лег многолетний опыт жизни и работы автора в двух городах – Паре (Индонезия) и Сефру (Марокко). За годы наблюдений изменились и эти страны, и мир в целом, и сам антрополог, и весь международный интеллектуальный контекст. Можно ли в таком случае найти исходную точку наблюдения, откуда видны эти многоуровневые изменения? Таким наблюдательным центром в книге становится фигура исследователя.
«Метафизика любви» – самое личное и наиболее оригинальное произведение Дитриха фон Гильдебранда (1889-1977). Феноменологическое истолкование philosophiaperennis (вечной философии), сделанное им в трактате «Что такое философия?», применяется здесь для анализа любви, эроса и отношений между полами. Рассматривая различные формы естественной любви (любовь детей к родителям, любовь к друзьям, ближним, детям, супружеская любовь и т.д.), Гильдебранд вслед за Платоном, Августином и Фомой Аквинским выстраивает ordo amoris (иерархию любви) от «агапэ» до «caritas».
В этом сочинении, предназначенном для широкого круга читателей, – просто и доступно, насколько только это возможно, – изложены основополагающие знания и представления, небесполезные тем, кто сохранил интерес к пониманию того, кто мы, откуда и куда идём; по сути, к пониманию того, что происходит вокруг нас. В своей книге автор рассуждает о зарождении и развитии жизни и общества; развитии от материи к духовности. При этом весь процесс изложен как следствие взаимодействий противоборствующих сторон, – начиная с атомов и заканчивая государствами.
Когда сборник «50/50...» планировался, его целью ставилось сопоставить точки зрения на наиболее важные понятия, которые имеют широкое хождение в современной общественно-политической лексике, но неодинаково воспринимаются и интерпретируются в контексте разных культур и историко-политических традиций. Авторами сборника стали ведущие исследователи-гуманитарии как СССР, так и Франции. Его статьи касаются наиболее актуальных для общества тем; многие из них, такие как "маргинальность", "терроризм", "расизм", "права человека" - продолжают оставаться злободневными. Особый интерес представляет материал, имеющий отношение к проблеме бюрократизма, суть которого состоит в том, что государство, лишая объект управления своего голоса, вынуждает его изъясняться на языке бюрократического аппарата, преследующего свои собственные интересы.
Жанр избранных сочинений рискованный. Работы, написанные в разные годы, при разных конкретно-исторических ситуациях, в разных возрастах, как правило, трудно объединить в единую книгу как по многообразию тем, так и из-за эволюции взглядов самого автора. Но, как увидит читатель, эти работы объединены в одну книгу не просто именем автора, а общим тоном всех работ, как ранее опубликованных, так и публикуемых впервые. Искать скрытую логику в порядке изложения не следует. Статьи, независимо от того, философские ли, педагогические ли, литературные ли и т. д., об одном и том же: о бытии человека и о его душе — о тревогах и проблемах жизни и познания, а также о неумирающих надеждах на лучшее будущее.