Философия настоящего - [66]

С точки зрения эволюционной истории возникали не только новые формы с их разными пространственно-временными средами и их объектами, но и новые качества, соответствующие разным восприимчивостям и способностям к реакции. Александер говорит об обогащении разными качествами. Приписать эти качества сред обитания сознанию форм так же невозможно, как и пространственно-временную структуру вещей. Если ввести в движущийся мир фиктивную мгновенность, вещи распадаются на части. Вещи, далекие от нас в пространстве и времени, могут быть внесены в это мгновение только в рамках нашего непосредственного контактного опыта. Они суть то, чем бы они были, если бы мы были там и потрогали их своими руками. Они приобретают характер осязаемой материи. Такова цена их размещения в мгновении существования наших тел. Но в этом мгновенном взгляде есть большое преимущество: он дает нам картину того, каким будет контактный опыт, когда мы доберемся до дальнего объекта, и определяет условия, при которых возникают дистанционные качества. Если бы мир существовал в опыте мгновенно, то нам пришлось бы найти какую-нибудь сферу вроде сознания, куда дистанционные, или так называемые вторичные качества вещей можно было перенести. Следовательно, если сознание и имеет в эволюционной истории недвусмысленную значимость, то она относится к той стадии развития жизни, на которой поведение индивида выделяет и определяет будущую область и будущие объекты, составляющие его среду, и на которой возникают качества в объектах и восприимчивости в индивидах, соответствующие друг другу. Живой индивид и его среда соотносятся друг с другом и с точки зрения формы, и с точки зрения содержания.

Я хочу проследить, как внутри этого поведения возникли Я и разум.

В этом начинании подразумевается, что только Я имеют разумы, что когниция, даже в простейшем выражении осознания, принадлежит только Я. Это, разумеется, не значит, что ниже стадии самосознания нет чувственных качеств и восприимчивости. Это опознается в нашем непосредственном опыте, насколько мы себя в нем не сознаем. Кроме того, предполагается, что это развитие происходило только в социальной группе, так как Я существуют лишь относительно других Я, подобно тому, как организм как физический объект существует лишь в связи с другими физическими объектами. Было две области, в которых возникли социальные группы, определявшие свою среду вместе со средой своих членов и их индивидуальностью. Они находятся в царстве беспозвоночных и в царстве позвоночных. У перепончатокрылых и термитов существуют общества, интересы которых определяют для индивидов их стимулы и места обитания и так дифференцируют самих индивидов, в основном через сексуальные и пищевые процессы, что индивид оказывается тем, что он есть, в силу своего членства в этих обществах. В сложной жизни группы акты индивидов доводятся до конца только через акты других индивидов, но медиация этого сложного поведения обнаруживается в физиологической дифференциации разных членов общества. Как отмечал Бергсон в связи с инстинктами, средства, с помощью которых выполняется сложный акт, обнаруживаются в дифференцированном строении формы. Нет убедительных свидетельств того, что муравей или пчела обязаны предугадать акт другого муравья или пчелы, обладая склонностью реагировать на манер другого, чтобы его или ее деятельность могла быть интегрирована в общий акт. Нет признаков существования языка в их обществах. Чтобы открыть этот тип социального поведения, нет нужды обращаться к беспозвоночным. Если кто-то помогает подняться упавшему малышу, он адаптирует свои руки и установку к установке этого малыша, а малыш адаптирует себя к установке этого другого; в боксе или фехтовании один спортсмен реагирует на стимул другого с помощью приобретенного физиологического приспособления.

Помимо дифференциации полов, выкармливания детенышей и заботы о них, у позвоночных почти или совсем нет физиологической дифференциации, которая бы опосредовала хитросплетения социального поведения. Для успешного сотрудничества с другими мы должны каким-то образом вбирать их развертывающиеся акты внутрь себя, дабы иметь на выходе общий акт. Как я только что показал, есть небольшой репертуар социальной деятельности, в котором это не является необходимым. Сосание у детеныша и собачья драка, если можно назвать их социальной деятельностью, не требуют ничего сверх унаследованного физиологического приспособления. Возможно, следует добавить сюда так называемый стадный инстинкт, но вряд ли он окажется чем-то большим, нежели склонностью стада сбиваться в кучу в различных своих деятельностях. Ухаживание и спаривание форм, забота о потомстве, группирование животных в миграциях и поединки почти исчерпывают социальное поведение позвоночных, и вне этих сезонных процессов общества позвоночных вряд ли существуют, пока дело не доходит до человека. На этом возможности медиации социального поведения, заключенные в строении позвоночных, заканчиваются, ибо организм позвоночного не проявляет той поразительной пластичности в физиологической дифференциации, которую мы можем проследить у насекомых, от обособленных форм до членов обществ термитов, муравьев и пчел.