Философия нагуа - [10]

Относительно происхождения, исторической ценности и своего участия в редактировании «Бесед» сам Саагун во вводном примечании, предназначенном для благоразумного читателя, пишет:

«Правильному пониманию настоящей работы, благоразумный читатель, будет содействовать знание того, что эта доктрина, с помощью которой двенадцать апостолических проповедников, о которых мы говорили во «Введении», начали обращать людей Новой Испании, представляла собой вплоть до настоящего, тысяча пятьсот шестьдесят четвертого года, груду бумаг и записок, так как ранее не было возможности ни привести их в порядок, ни перевести на хороший и отшлифованный мексиканский язык; она была подготовлена и отшлифована в указанном году в этом колледже Санта Крус дель Тлатилулко самыми способными и хорошо знающими латинский язык учениками, которые до сегодняшнего дня воспитывались в этом колледже; одного из них зовут Антонио Валериано, житель Ацкапуцалко, другого — Алонсо Вехерано, житель Куаутитлана, третьего — Мартин Иакобита, житель Тлатилулко, четвертого — Андрес Леонардо, также из Тлатилулко. Она была отшлифована также с помощью четырех стариков, обладающих большим опытом, хорошо знающих свой язык и традиции.

Этот трактат разделен на две книги: первая имеет тридцать глав и содержит все беседы, переговоры и нравоучения, имевшие место в спорах между двенадцатью монахами и главными господами и сатрапами»{[32]}.

Для нашего исследования философской мысли нагуа эта работа имеет двоякое значение. С одной стороны, она свидетельствует о существовании различного рода ученых среди древних нагуа, с другой — содержит в оригинальной и даже драматической форме нечто такое, что до сих пор еще очень мало известно: споры и возражения индейцев, отстаивающих свое мировоззрение перед монахами-проповедниками.

Коллекция «Мексиканских песен»

Она находится в Национальной библиотеке Мексики и, по всей вероятности, является копией более древней коллекции. Сохранившаяся рукопись относится к семидесятым годам XVI века.

Многие из песен содержат глубокие идеи философского характера, в них мы и находим то беспокойство и сомнение, которые ведут к постановке проблемы или к догадкам великой истины, причем уже не обязательно религиозной, а совершенно рациональной и человеческой.

Заслуга американиста Даниела Г. Бринтона и состоит в том, что он впервые обратил внимание на эти «Песни». Получив 28 из них в переложении на испанский язык, сделанном Фаустино Галисиа Чималпопока, он перевел их на английский язык; этот перевод был опубликован в работе, вышедшей под названием «Древняя нагуатлская поэзия»{[33]}. Несмотря на свои недостатки, часто зависящие от палеографических ошибок и плохого перевода оригинала на испанский язык, работы Бринтона должны быть упомянуты, ибо он является инициатором исследования песен, и в этом его неоспоримая заслуга.

В 1904 году эти песни были полностью опубликованы по способу фототипии доном Антонио Пеняфиэль. Данную публикацию, сделавшую общедоступной нагуатлский текст «Песен», мы и используем в настоящем исследовании{[34]}.

В 1936 году Рубен М. Кампос опубликовал перевод первой части песен, сделанный Мариано Рохасом{[35]}.

По поводу происхождения и подлинности «Песен» мы приведем авторитетное мнение д-ра Гарибая, который первый перевел и критически изучил большую их

часть:

«Происхождение этой ценной книги еще точно не определено. По ряду внутренних признаков можно предположить, что она является копией более древнего собрания или, вернее, нескольких других материалов, содержавших старые поэмы. Тот факт, что одна и та же песня встречается два, а иногда и три раза, указывает на то, что переписчик, с четким и красивым почерком, не преследовал иных целей, кроме сбора этих документов. Почти с точностью можно предположить, что копия сделана в последней трети XVI века.

О том, что собиратель их был индеец, мы ясно видим по некоторым грамматическим ошибкам, допущенным в тех редких случаях, когда встречаются испанские слова. Из указания, содержащегося в одном из примечаний, ясно видно, что песни предназначались для духовного лица. Нельзя точно установить, для кого именно; хотя некоторые склонны думать, что они собирались для отца Саагуна, но в такой же мере можно предположить, что это делалось для отца Дурана, который тоже занимался подобным делом, о чем свидетельствует его «История Индий», являющаяся не чем иным, как переводом старых мексиканских рукописей. Наконец, это мог быть один из тех священников, работы которых погибли.

Некоторые легкомысленные исследователи, обнаружив песни, относящиеся к эпохе после Кортеса и имеющие христианский налет, а также встретив ряд исправлений и добавлений, где упоминаются христианские персонажи, решили, что эта работа сделана в период после конкисты и, следовательно, лишена документального значения для изучения поэзии предшествующего периода. Смысл и характер этих поэм, как сможет судить сам читатель, полностью созвучны с идеями племен нагуа, а исправления настолько не соответствуют им, что сами подтверждают подлинность этих поэм»{[36]}.

В заключение укажем на то, что в «Песнях» повторяется аналогичное явление, наблюдавшееся в философско-религиозной мысли Индии и даже у некоторых греков, как, например, у Парменида: ученый выражает свои мысли в стихах; метафора и поэзия служат ему для передачи того, что он открыл, размышляя в одиночестве. Поэтому, как мы докажем в нашем исследовании, «Песни» представляют собой богатейшие залежи философских взглядов нагуа{[37]}.