Философия логического атомизма - [3]

. Из простого обстоятельства, что есть две пропозиции, соответствующие одному и тому же факту, совершенно очевидно, коль скоро вы поразмыслите над этим, что пропозиция не является именем факта. Предположим, это факт о том, что Сократ мёртв. У вас есть две пропозиции: «Сократ мёртв» и «Сократ не мёртв». И эти две пропозиции соответствуют одному и тому же факту; в мире имеется один факт, который делает одну пропозицию истинной, а другую — ложной. Это не случайно и иллюстрирует то, каким образом отношение пропозиции к факту совершенно отличается от отношения имени к наименованной вещи. С каждым фактом соотносятся две пропозиции, одна — истинная, а другая — ложная, и в природе символа нет ничего такого, что показывало бы нам, какая именно из них истинна, а какая — ложна. Если бы это было так, вы могли бы изрекать истины о мире, рассматривая предложение, а не то, что вас окружает. Как видите, пропозиции соотносятся с фактами двумя различными способами: одно отношение можно назвать бытие истинным относительно факта, а другое — бытие ложным относительно факта. Как то, так и другое в равной степени являются логическими отношениями, которые могут иметь место между фактом и пропозицией, тогда как в случае имени есть только одно отношение, которым оно может соотноситься с тем, что именует. Имя может именовать только индивид иди, если оно не именует индивид, оно вообще не является именем, а представляет собой набор звуков. Без этого одного индивидуального отношения именования к определённой вещи оно просто не может быть именем, тогда как пропозиция не перестаёт быть пропозицией, если является ложной. Она может быть истинной и может быть ложной, и эти два способа в совокупности соответствуют свойству быть именем. Подобно тому, как слово может быть именем или не именем, а просто бессмысленным набором звуков, так и фраза, которая выглядит как пропозиция, может быть либо истинной или ложной, либо бессмысленной, но истина и ложь сопринадлежны, как то, что противостоит бессмысленности. Конечно же, это демонстрирует, что формально логические характеристики пропозиций совершенно отличны от формально логических характеристик имён, что совершенно иные и их отношения к фактам, а стало быть, пропозиции не являются именами фактов. Вероятно, вы решите, что факты можно именовать каким-либо другим способом; это не так. Их вообще нельзя именовать. Вы не сможете правильно именовать факт. Единственное, что можно сделать в отношении факта, это утверждать, отрицать, требовать, волеизъявлять, хотеть или вопрошать, но всё это включает целостную пропозицию. Вы никогда не сможете поместить то, что делает пропозицию истинной или ложной, на место логического субъекта. Факты вы можете только утверждать или отрицать или что-то подобное, но не именовать.

Дискуссия

Вопрос: Вы рассматриваете свой исходный пункт, «что существует множество предметов» как постулат, которого нужно придерживаться на всём протяжении, или он впоследствии должен быть доказан?

М-р Рассел: Нет, ни то, ни другое. Я не рассматриваю как постулат то, что «существует множество предметов». Я рассматриваю его как то, что, насколько это возможно, эмпирически доказано, а предлагаемое опровержение чего априорно. Эмпирик естественно сказал бы, что существует множество предметов. Монист попытался бы показать, что это не так. Я бы высказал предположение, что его априорный аргумент опровержим. Я не считаю, что есть какая-либо логическая необходимость существования или несуществования множества предметов.

Вопрос: Я имею в виду, независимо от того, начинаете ли вы с эмпиристской или априористской философии, что вы только высказываете своё утверждение в самом начале и затем вернётесь к его доказательству, или же к его доказательству вы не вернётесь никогда?

М-р Рассел: Нет, вернуться назад нельзя. Это напоминает отношение жёлудя к дубу. Никогда нельзя вернуться от дуба к жёлудю. Я предпочёл приблизительное и нечёткое высказывание, и его очевидность сродни очевидности тех вещей, о которых никогда не знаешь, что они подразумевают, но я никогда не вернусь к этому утверждению. Я сказал бы, здесь что-то есть. Мы, по-видимому, каким-то образом убеждены, что истина скрыта где-то здесь. Мы будем рассматривать это утверждение со всех сторон до тех пор, пока в результате не сможем сказать, что теперь оно истинно. На самом деле оно уже не будет тем, с которого мы начинали, поскольку будет намного более аналитичным и точным.

Вопрос: Не выглядит ли дело так, как если бы факт можно было именовать с помощью даты?

М-р Рассел: С виду факты можно именовать, но я не думаю, что их можно именовать на самом деле; если всё полностью выявить, вы всегда обнаружите, что это не так. Предположим, вы говорите: «Смерть Сократа». Вы могли бы сказать, что это имя того факта, что Сократ мёртв. Но это очевидно не так. Это выясняется в тот момент, когда в расчёт принимаются истинность и ложность. Если предположить, что он не умер, фраза всё ещё оставалась бы столь же значимой, хотя тогда не было бы ничего такого, что вы могли бы именовать. Но если предположить, что он никогда не жил, звукосочетание «Сократ» вообще не было бы именем. Это можно увидеть другим способом. Можно сказать: «Смерть Сократа — фикция». Предположим, вы прочитали в газете, что Кайзер убит, и это не было бы истинным. Тогда вы могли бы сказать: «Смерть Кайзера — фикция». Ясно, что в мире нет такого предмета, как фикция, и тем не менее это высказывание звучит идеально. Отсюда следует, что «Смерть Кайзера» не является именем.